Дж. Уорд: Вечный любовник

— Что?

Мэри спохватилась и натянуто улыбнулась.

— Пустяки. Конечно же ты права. Уйду, как только явится Билл.

Билл появился спустя час. Уже через пару минут Мэри выскочила на улицу. Придя домой и заперев за собою дверь, она прислонилась спиной к деревянной стене. Вокруг тишина. Кошмарная, гнетущая тишина.

Господи, как же она хотела вернуться в офис телефона доверия. Услышать спокойные голоса других волонтеров, несмолкающие звонки, мерное потрескивание ламп под потолком…

Если ни на что не отвлечься, ее сознание начнет рисовать ужасные картины: больничная койка, иглы, море лекарств. На одну мучительную секунду она словно увидела себя со стороны. Голова без единого волоска. Болезненно-бледная кожа. Запавшие глаза. Нисколечко не похожа на себя. Совсем не она.

Ей вспомнилось, как страшно утратить свое «я». После химиотерапии она довольно скоро перешла в жалкую категорию больных, причем больных смертельно. Стала лишь жутким напоминанием другим о недолговечности человеческого тела, о смертной природе всего живого.

Мэри пробежала гостиную, пересекла кухню и резко открыла раздвижную дверь. Выскочила наружу, в ночь. Нахлынувший на нее страх заставил ее жадно глотать морозный воздух. Холод слегка успокоил ее дыхание.

«Ты же не знаешь, что с тобой. Ты ничего не знаешь».

Идя к бассейну, она повторяла эти слова как заклинание, пытаясь унять охватившую ее панику.

Бассейн представлял собой большую джакузи, сейчас наполненную студеной, тягучей водой, походившую при свете луны на нефть. Мэри села на край, разулась, сняла носки и погрузила ноги в ледяной омут. Даже когда те занемели от холода, она продолжала держать их под водой. Если бы у нее только хватило духу с разбегу прыгнуть туда и дотянуться до решетки на дне. Она бы не отпускала ее, пока не перестала бы чувствовать свое тело.

Тут она вспомнила о матери. Сисси Льюс умерла в своей кровати в их общем доме. Мэри помнила обстановку спальни до мелочей. Свет, падающий сквозь кружевные занавески и снежинками оседающий на все предметы. Бледно-желтые стены и некогда белый ковер по всему полу. Любимое стеганое одеяло матери, бежевое в розовый цветочек. Запах мускатного ореха и имбиря, исходящий от вазочки с ароматической смесью. Распятие над изогнутой спинкой кровати и большая статуэтка Мадонны на полу в углу комнаты.

Воспоминания причиняли боль, и Мэри попыталась представить себе комнату, какой стала она после всего — болезни, смерти, уборки, продажи дома. Девушка заходила туда перед отъездом. Чисто. Опрятно. Все религиозные предметы, принадлежавшие матери, упакованы. Слабый след от распятия на стене закрыла репродукция Эндрю Виета.

На глаза навернулись слезы. Они стекали по щекам и падали в воду. Мэри наблюдала, как они достигают поверхности и исчезают.

Она подняла голову, почувствовав, что уже не одна.

Вскочив на ноги, Мэри подалась назад, но тотчас остановилась и вытерла слезы. Это был всего лишь мальчишка. Точнее, подросток. С темными волосами и очень бледной кожей. Худющий, прямо-таки истощенный. Невероятно красивый.

— Что ты здесь делаешь? — спокойным голосом спросила Мэри — можно ли испугаться ангела? — Кто ты?

Он лишь покачал головой.

— Ты потерялся?

Выглядел он именно так. Да и одет был не по погоде — футболка, джинсы…

Он поднес руку к горлу и стал двигать ею взад-вперед, качая при этом головой. Словно иностранец, который не может изъясниться.

— Ты понимаешь по-английски?

Он кивнул, а затем начал жестикулировать. Язык глухонемых! Он использовал амслен.

Мэри будто вернулась в прошлое, когда она учила больных аутизмом говорить на языке жестов.

«Ты читаешь по губам или можешь слышать?» — показала она в ответ.

Он замер. Заданного таким манером вопроса он явно не ожидал.

«Слышу я хорошо. Не могу говорить».

Мэри внимательно посмотрела на него.

— Это ты звонил.

Он замешкался, потом кивнул головой.

«Не собирался тебя пугать или надоедать. Просто… мне нравится, когда ты там. В этом нет ничего странного. Честное слово. Клянусь тебе».

Они встретились взглядами.

— Верю.

Что она делает? Ей нельзя вступать в контакт со звонившими. Это против правил.

Но не может же она прогнать бедного ребенка.

— Есть хочешь?

Он покачал головой.

«Можно немного посидеть с тобой? Я сяду напротив».

Он, похоже, привык, что его гонят прочь.

— Нет.

Он кивнул и собрался уходить.

— Я имею в виду — садись сюда. Рядом.