Линкольн Чайлд - Реликварий

Полночь.

Брамбелл медленно шел по залу. Стадо слонов в центре затемненного помещения было едва заметно. Огромные диорамы с группами животных в типичных для их обитания ландшафтах тянулись рядами вдоль стен. Больше всего Брамбелл любил группу горилл. Он остановился перед диорамой и, пожевывая губами, попытался вжиться в открывшуюся взору реалистическую сцену. Скоро ему не придется ходить в музей, его часть работы почти закончена. Если он не ошибается, то убийства этого несчастного Биттермана и Шашина Уолкера полностью укладываются в общую схему преступлений.

Брамбелл вздохнул и через низкую боковую дверь вышел в каменный коридор, ведущий к Башне. История Башни была ему хорошо известна. В 1870 году Эндьюранс С. Флайт, железнодорожный барон и третий директор Нью-Йоркского музея естественной истории, решил соорудить чудовищную, похожую на крепость пристройку к старому зданию. Пристройка должна была стать копией средневекового замка Кенарвон в Уэльсе, который Флайт пытался – впрочем, безуспешно – купить для себя. Однако в конце концов возобладал здравый смысл, и Флайт лишился директорского кресла, успев воздвигнуть лишь центральную башню. Теперь шестигранная, с похожими на клыки зубцами Башня стала краеугольным камнем южного фасада и служила складом огромных музейных коллекций. Кроме того, как слышал Брамбелл, Башня была излюбленным местом свиданий некоторых сотрудников музея, обожавших всяческие ужасы.

Сумрачный, похожий на центральный неф собора зал в основании Башни был пуст, и шаги Брамбелла по мраморному полу отзывались гулким эхом. Кивнув охраннику, он вышел через служебный вход на подъездную аллею. Несмотря на поздний час, на авеню все ещё кипела жизнь.

Отойдя на несколько шагов, Брамбелл оглянулся. Башня всегда приводила его в восхищение. Она возносилась к небу на несколько сотен футов, и в безоблачные дни тень от неё тянулась до Пятьдесят девятой улицы. Ночью же, белесая в свете размытой луны, Башня казалась обиталищем множества духов.

Еще раз вздохнув, патологоанатом продолжил свой путь. Свернув на Восемьдесят первую улицу, он двинулся на запад к Гудзону, в сторону своей скромной квартиры. По мере удаления от центра, улица становилась все более убогой и пустынной, но Брамбелл, не обращая ни на что внимания, шагал уверенно, с наслаждением вдыхая ночной воздух. Дул приятный легкий ветерок, весьма уместный в жаркую летнюю ночь. Доктор предвкушал, как через час, почистив после легкого ужина зубы и приняв душ, окажется под одеялом, чтобы, как обычно, проснуться в пять утра.

Брамбелл принадлежал к числу тех счастливчиков, которые практически не нуждаются в ночном отдыхе. Отсутствие потребности в сне было огромным преимуществом для патологоанатома, мечтающего подняться по профессиональной лестнице до самых верхних ступеней. Брамбелл уже и не помнил, сколько раз он оказывался первым на месте преступления только потому, что бодрствовал в то время, когда остальные сладко спали.

Улица сделалась совсем уж мрачной. Но до Бродвея с его оживленными забегаловками, магазинчиками деликатесов и книжными лавками был всего лишь один квартал. Брамбелл шагал вдоль ряда обшарпанных особняков, ныне разделенных на крошечные квартирки. Вдали, на углу улицы топтались несколько безобидных пьянчуг.

Дойдя до середины квартала, Брамбелл краем глаза уловил какое-то движение. Кто-то шевельнулся в темной дыре у основания лестницы, ведущей в полуподвал заброшенного дома. Он ускорил шаги. Из полуподвала тянуло чем-то крайне зловонным, чрезмерно отвратительным даже для Нью-Йорка. Услышав быстрое движение на тротуаре у себя за спиной, Брамбелл инстинктивно запустил руку в портфель, где всегда хранился скальпель. Пальцы ощутили холод удобной рукоятки. Брамбелл напрягся. По правде говоря, особого страха он не испытывал. Его грабили трижды – один раз под дулом пистолета и два раза, угрожая ножом. Теперь он хорошо знал, как следует себя вести.

Брамбелл выхватил скальпель и резко развернулся. Никого. Он удивленно повернул голову, и в этот момент что-то обвилось вокруг его шеи и поволокло в темноту. Патологоанатом предположил – удивляясь тому, что смотрит на все как бы со стороны, – что это рука, но рука какая-то скользкая и необыкновенно мощная. Почти в то же мгновение он ощутил, как что-то впилось в горло под самое адамово яблоко. Это было странное, совершенно необычное ощущение.

Марго открыла дверь лаборатории судебной антропологии и с удовлетворением обнаружила, что там пусто и темно. Впервые за все время она ухитрилась явиться на службу раньше доктора Брамбелла. Обычно каждое утро он встречал её, сидя на лабораторном табурете и потягивая черный кофе. В знак приветствия он, как правило, вскидывал брови над оправой очков, после чего заявлял, что в музее кофе варят, видимо, не на воде, а на использованном формальдегиде. Иногда она заставала по утрам не только Брамбелла, но и Фрока. Ученые мужи, склонившись над столом с образцами или над листками с докладом, негромко и вежливо вели свои бесконечные споры.