Клайв Баркер - Тьма

Я это делаю, потому что мне нравится.

И ангела из себя не корчу. Чудовище я, и я не за Добро и Справедливость, не за Зло и Несправедливость. Я знаю, кто я. И та свихнутая, что наколола мне на грудь «Силу и страсть», – она тоже знала. Сдается мне, она это сделала, чтобы вампиры меня не сцапали. А если б сцапали, я б вам не позавидовал.

А то, что картинка мне нравится, – просто совпадение.

Джо Р. Лансдэйл начал писать в 1973 году. Через восемь лет литературное творчество стало его основным занятием. Он – автор тридцати романов и восемнадцати сборников рассказов, удостоившихся премии Эдгара, семи премий имени Брэма Стокера, премии Британского общества фэнтези и итальянской литературной премии Гринцани. Как явствует из перечисленных наград, Лансдэйл одинаково успешно работает в нескольких жанрах.

Его новелла «Бубба Хо-Теп», ныне признанная культовым произведением, была экранизирована Доном Коскарелли. Рассхсаз «Происшествие на горной дороге и после нее» вошел в сериал «Мастера хоррора», который показывают по платному кабельному каналу «Шоутайм».

Помимо романов и рассказов Лансдэйлом написаны сценарии фильмов и телепередач, литературные основы для комиксов, а также многочисленные статьи и материалы для газетных колонок. В числе недавних работ писателя – «Портативный Лансдейл, освященный и зажаренный, как курица» и «Ванильная поездка» из серии приключений Хэпа Коллинза и Леонарда Пайна.

Лансдэйл известен своими нередко кровавыми, ироничными и иногда юмористическими рассказами в жанре «хоррор», героями которых являются жители Восточного Техаса. Но «Телефонная Женщина» написана совсем в ином ключе.

Вступление к дневнику.

Памятная неделька…

После того как мои строчки покроют твои белые страницы, ты, мой бумажный дружок, будешь в большей безопасности. Не только под замком, но еще и в тайнике. Если б мне хватало мозгов (иногда я думаю, что хватает), я бы вообще не стал об этом писать. Сам знаю – не надо доверять такое бумаге, но меня что-то толкает.

Побуждение. Черт знает, откуда оно является и порабощает всех нас. Мы надеваем костюм на примитивную часть нашего мозга, повязываем галстук, нахлобучиваем шляпу и называем это манерами и цивилизацией, но в конечном итоге – это всего лишь костюм, галстук и шляпа. Примитивный мозг таким и остается, но он побуждает, пульсирует в тех же темных ритмах, какие управляли нашими менее цивилизованными предками, а еще раньше – первичной слизью или тиной, из которой развилась жизнь. Простые, варварские ритмы секса, смерти и разрушения.

Нервы призывают нас прикоснуться к жизни и вкусить ее, и без наших одежек цивилизации мы можем это сделать немедленно. Можем взять все, что нужно, если хватает мускулов и воли. Но все наши позывы задрапированы в кружева цивилизации; мы вынуждены действовать опосредованно, с оглядкой, и через какое-то время нам этого становится мало. Управлять своими импульсами таким образом – все равно что поручить другому поесть за вас. Ни вкуса, ни ощущения, ни питательных веществ. Жалкое занятие.

Переставая отвечать на запросы примитивной части нашего мозга, переставая удовлетворять побудительные импульсы, пытаясь вместо этого получить необходимое из книг, фильмов и жизней более смелых и авантюрных людей, мы перестаем жить. Засыхаем. Скучаем от самих себя и других. Мы умираем. И радуемся этому.

И что прикажешь делать, а?

Утро 17 июня, о событиях 10–17 числа.

Несколько дней не писал, поэтому расскажу о произошедшем. Все началось неделю назад.

Утром я проснулся, что называется, не на той стороне кровати. Такое бывало. Вот и в этот раз меня с первых же минут охватило недовольство. Я был сердит на жену, а за что – уже и не помнил. Но она помнила, и мы начали переругиваться, идя по коридору в кухню. Там нас уже ждал пес. Его порода – сибирская лайка, но жена всегда зовет его сибаритской лайкой. Пес изнежен, будто вырос где-нибудь в богатом пригороде, хотя поиск сходства между тем местом, где мы живем, и богатым пригородом требует изрядной доли фантазии.

Пес встретил нас у самой двери, весело махая хвостом. У такой приветливости всего две причины: либо он рад нас видеть, либо он нашкодил и чувствует себя виноватым.

Было из-за чего чувствовать себя виноватым. На полу, возле кухонного стола, возвышалась груда собачьего дерьма. Я говорю не об отдельной «колбаске», что вывалилась у него из задницы в память о щенячьем детстве. И не о том, когда вдруг случайно прихватит его собачий живот и не дотерпеть до улицы. И даже не о том, когда однажды пес выдал штук семь «бананчиков» того же свойства. Я говорю о сертифицированном, первосортном, достойном всяческих премий и призов ДЕРЬМЕ. Этим дерьмом можно было бы набить кузов грузовика, вывезти на лужайку, свалить там, дать высохнуть и построить из него сарай для инструментов и зимнего проживания какого-нибудь не менее шкодливого кота.