Клайв Баркер - Тьма

– Я могу сделать это одна.

– Никогда не сомневался. Я буду снаружи.

– С-спасибо.

И она вошла в ванную. Дверь в туалет была распахнута. Конечно, она не увидела заднюю стену, только узкую полоску синей стены в дверную щель.

«Ты не могла просто уйти домой».

«Чистая правда. Но я продолжаю пытаться. Продолжаю приходить сюда».

Она не видит заднюю стену, не видит рамку, не видит детей.

Предостережение голландским детям. «Вы не сможете вернуться домой! Вы уже не увидите вашу мать!»

«Вот нужное слово».

Белла закрыла за собой дверь в ванную. Старая привычка. Но не заперла. Не заперла тогда, не заперла и сейчас.

«Надень свою рубашку, Сэл, синюю в клетку, и приведи ее ко мне!»

Она может закрыть дверь в туалет. На всякий случай. Хотя получится, что запрет себя там. И Бенни, нечто от Бенни, будет там, вдали, на вышитой стежками картине. Их теперь двое, на той ужасной слишком опрятной улице. Она должна понять. Должна действовать. Сейчас или никогда.

Схватив ручку, Белла толкнула дверь.

Старый узорчатый линолеум, так хорошо ей знакомый, старый унитаз и бачок, в углу освежитель воздуха в контейнере, окно с двумя панелями молочного стекла справа, бледно-голубые стены. Там… она позволила себе поднять взгляд… там – рамка, коричневое дерево, аккуратно причесанный мир, дети, улица, фонари, стена и дерево.

Черный зазубренный силуэт.

«Привет, Белла».

– Ублюдок! – тихо сказала она.

Сэл надевает синюю рубашку в клетку.

– Ублюдок! Ублюдок!

Каков отец, таков и сын. Он больше, старше и больше.

– Ублюдок! Ублюдок! Ублюдок!

«Положи руки на бачок, как раньше. Хорошая девочка».

– Ублюдок! Ублюдок! Ублюдок!

«Могла бы попросить меня. Привести меня домой. Ввести в твою Зеленую дверь».

«Мысли читает».

– Ублюдок!

«Слова, Белл. Возьми иголку и шей. Заверши меня».

Горячие слезы, текущие по щекам.

– Ублюдок! Ублюдок!

Мистер Стежок пьет жизнь из ее слез. Ее слезы помогают ему бежать.

«Я тебе нравлюсь, зазубренный, обтрепанный. Вот он я!»

Белла вытерла слезы тыльной стороной ладони, освобождая себя от него.

Встала покрепче. Ее руки были на бачке.

– Ублюдок! Ублюдок!

И отдернула их.

«Ты сама хочешь! Ты была готова!»

– Нет! Нет! Ублюдок!

«Трусливая кошка! Охочая кошка!»

– Ублюдок!

Сэл, толкающий дверь туалета.

– Белла! Что такое? Что случилось?

Она ее не закрыла! Собиралась. Думала. И не закрыла.

«Бот и все, Белл!»

Стежок, пожирающий ее слезы. Танцующий, дергающийся, бегущий.

– Белл, что такое?

Сэл, толкающий дверь. Бегущий Стежок.

Одна рука на бачке, чтобы повернуться, но не упасть. Не так, как прежде.

– Ты ублюдок!

– Что, Белл? Что такое?

Голос Сэла.

Дверь наконец открылась. Сэл. Никакой клетчатой синей рубашки.

Белла поглядела в последний раз. Стежок снова там, на улице, у стены и дерева. Дети в безопасности. Все дети в безопасности.

– Ой, дядя Сэл! Я подумала… на мгновение, просто подумала… все нормально. Теперь все просто прекрасно!

– Что случилось?

– Ты знаешь. Воспоминания. Разбираюсь с воспоминаниями. Тетя Инга позволит мне забрать это?

«Да! Возьми меня домой!»

Сэл понял, храни его бог.

– Белл, просто бери. Стащи. Я ее отвлеку.

Превыше любых ожиданий то, что дядя Сэл сказал это.

– Но…

– Ты, может, и не заметила, но твоя тетя… она становится забывчивой. Повторяется, все такое. Мы сможем сказать ей, что она сама отдала. Я сюда другую повешу. Она не станет вспоминать, не станет… будь уверена.

– Дядя Сэл, это не… ты понимаешь?

– Пока не уверен. Но болезнь Альцгеймера вполне вероятна, как сказал доктор. Суть в том, что она сюда почти не ходит. Ходит у себя, рядом с комнатой. Так что бери. У нее их много. И эта никогда не была ее любимой.

Да, подумала Белла, так расслабившись, благодарная, и задумалась.

«Слишком просто. Слишком просто. Что, если Сэл все-таки сообщник?»

«Проведи меня через Зеленую дверь» , – сказал Стежок.

А сейчас он молчал, зазубренный, ожидающий у дерева. Не говоря ни слова.

Это то, чего она хотела… Безумие – то, чего оба они хотели. Если только это желание не пришло от Стежка посредством ее сознания. Посредством сознания Сэла. Стежок ими пользуется, всеми. Он никогда ни слова не говорил. Просто стоял там, в реальном, совершенно нереальном мире, вышитом крестиком. Просто семьдесят с половиной стежков, но пытающийся стать чем-то большим, завершить себя.