Роберт Блох - Странные Эоны

Сандерсон прищурился.

Я тогда нарушу приказания.

Кей покачала головой.

Не нарушите — немного их подправите. Идите же. Я обещаю, что разбужу вас задолго до того, как мы приземлимся.

Спасибо, мэм, — Сандерсон повернулся и направился в сторону спальной комнаты, на сей, раз не скрывая своего желания уснуть.

Кей смотрела на то, как он уходил. Ничего особенного в том, что человек устал; он дежурил день и ночь, и напряжение сказывалось.

Теперь, когда опасность была позади, она, наконец-то, могла прийти в себя, но усталость пересиливало возбуждающее предчувствие. Майк в порядке, и через несколько часов они будут вместе. Теперь ей следует расслабиться. Обернувшись к кофейному столику, она взяла последние выпуски газеты «Пост энд Таймс». Возможно, там было сообщение или, хотя бы, отчет, пусть даже сокращенный и подвергнутый цензуре, который дал бы ключ к тому, что произошло.

Она ничего там не нашла. Судя по всему, на эту информацию была наложена печать сохранения тайны, или информация еще не дошла до газет.

Отбросив газеты в сторону, Кей решила включить телевизор. Но когда музыкальная программа была прервана резким голосом диктора, его сообщение было посвящено исключительно проблемам, связанным с геморроем. А затем телевизионный экран не предложил ничего лучшего, нежели черно-белые изображения группы «Бауэри Бойз».

Кей откинулась назад, закрыла глаза, затем быстро открыла их, поскольку почувствовала, что засыпает. Нельзя, подумала она, поддаваться чувствам.

Нельзя поддаваться чувствам. Как много смысла таится в этой фразе! Неделю назад ничего из происходящего не имело для нее никакого значения, и — спасибо государственной безопасности, собственно, цензуре, — не имело никакого значения для всего мира. Люди продолжали жить, как прежде, слушая о лекарствах от геморроя и смотря старые веселые фильмы, как будто ничего на свете не произошло. Великие Древние ничуть не тревожили их мечтаний.

Конечно, она не была уверена, что ее собственные соображения имеют источником именно это; она даже не знала, откуда приходят к ней эти мысли. Но убеждение оставалось. Каким-то образом сновидения были способом связи между присутствием чужеродных и человечеством. Не все люди обладали возможностью получать сообщения от них и отвечать на эти сообщения; только одаренные — или проклятые — с определенной степенью таланта.

Не это ли пытался донести до нас Лавкрафт в , «Зове Ктулху»? Не это ли наиболее чувствительные живописцы и скульпторы, каждый по-своему, следуя за своими сновидениями, воспроизводили их по памяти в глине и на холстах?

А что же сам Лавкрафт? Подобные сновидения тоже были источниками его знаний? На что намекал он, когда писал о кошмарных, вроде бы вымышленных образах? Если все так, то это многое объясняет.

Кей вглядывалась во мрак за стеклом иллюминатора и кивала сама себе.

В свете того, что она испытала на собственном опыте, все обретало смысл. Даже в приземленном мире скептиков и зубоскалов есть записи многих, чьи сновидения отличаются особенностями, — так называемые «психические переживания», как у Эдгара Кейса. Их сновидения каким-то образом связаны с источниками, убеждающими в реальности чужеродных существ.

Таким ли человеком был Лавкрафт? На протяжении всей своей жизни он как бы грезил наяву. И сам он был убежден, что сновидения были постоянным источником для его рассказов.

Можно предположить, что, с точки зрения психологии, его произведения легко объяснимы, — но как тогда быть с тем, что меняются местами причины и следствия? Некоторые исследователи полагают, что аллергия на морепродукты могла привести его к написанию фантазий в духе «Морока над Иннсмутом». Но ведь возможен и другой путь объяснения — он писал правду, ту, что являлась ему в сновидениях, и это его страх и ненависть по отношению к таившимся в море созданиям вызывали в нем отвращение к морской пище в жизни наяву.

Кей опять кивнула самой себе. Если это действительно так, то все становится ясно. Высоколобые ученые пытались свести его рассказы, связанные с Атлантикой, к физической реакции на понижение температуры. Но не была ли она психосоматической? Не могли быть образы Кадата и Холодного Убежища не просто результатами сновидений, но того, что он увидел наяву?

А то, что он писал об уродливых тварях, которые появлялись в Европе, Азии и Африке, о тех устрашающих необычных гибридах, во внешности которых смешивались человеческое и нечеловеческое начала? И что исходит от знания тех, кто хранит его в глубине и спит за стеной?