Роберт Блох - Странные Эоны

Тут Кей опомнилась и поняла, что Хейзингер все еще продолжает с ней говорить.

…как только инвентаризация закончится, я должен буду обратиться к адвокату, чтобы тот подписал необходимые бумаги и сделал заверенную копию завещания. Мы с вами будем на связи.

Спасибо вам за все, что вы делаете.

Не беспокойтесь, — Хейзингер поднялся и проводил Кей до входной офисной двери. — Мы здесь для того, чтобы быть вам полезными.

Его тонкие губы изобразили подобие улыбки; Кей обнаружила, что переводит эту улыбку в сумму гонорара, кивнула и вышла в коридор.

Пять процентов улыбки за пять процентов имения. Вполне честно, подумала она. У нее пока что остается девяносто пять процентов от всего, включая ответственность за то, чтобы выяснить — что же на самом деле могло случиться.

Но ведь она не несет никакой ответственности, напомнила Кей самой себе. Развод положил конец всему этому; у нее есть бумаги, официальные документы, которые все подтверждают. Если, конечно, официальные документы что-нибудь в состоянии подтвердить. Черт возьми, почему она чувствует себя такой виноватой?

Лучше всего было бы взять да и попросту уйти в сторону от всего этого дела. Пускай исполнитель, адвокат и люди из налоговой службы проводят инвентаризацию и урегулирование, затем возьмут ее девяносто пять процентов и радуются. Она не любила Альберта, как и он не любил ее. Но даже если бы их отношения были самыми бурными после Ромео и Джульетты, Антония и Клеопатры или Сонни и Шер, это сейчас не играет никакой роли. Альберт мертв, она не может вернуть его назад, и если было что-то подозрительное в том, как он умер…

Что-то подозрительное. О Боже, а ведь было!

Выбежав из здания, погрузившись в теплый солнечный свет, она почувствовала озноб, как будто ее объял пронзительный холод.

Кей задрожала и — вспомнила.

Вспомнила маленькую девочку пяти лет от роду, стоящую на берегу реки Колорадо перед поляной для пикника и глядящую, как полицейские тащат какую-то вещь по песку. Крюки оставили свои отметины, но это было не то, что запечатлелось в ее памяти, зарубцевавшись в ней на долгие годы, это были не те следы, что преследовали ее в ночных кошмарах. Разбухшее, мягкое, гладкое и мокрое нечто плюхнулось на берег. Долгое пребывание этого существа под водой лишило его какого-либо сходства с человеческим обликом; раздутая плоть была грязно-серого цвета; руки и ноги превратились в шлепающие плавники, на которых не было пальцев, а только какие-то шаровидные отростки, а вместо лица была отожравшаяся рыбья морда.

Это было ужасно: сама мысль о рыбах, пожирающих людей, приводила в трепет. Пятилетняя девочка смотрела на это и кричала, а теперь этот крик снова доносится по длинным коридорам памяти.

Да, разумнее всего просто уйти.

Однако ноги Кей дрожали, пока она благополучно ни села в свою машину и ни отъехала от парковки. Она не могла никуда уйти, никуда убежать, потому что она больше не могла оставаться пятилетней, — и никуда она не могла деться от мыслей об Альберте. Смерть Альберта, и то, как он умер; утонувший в океанских глубинах, где кишат рыбы, и заостренные зубы раздирают утонувшую плоть…

Она не могла уйти. Да и уехать тоже.

Свернув за угол, машина поехала на запад в направлении холмов, покрытых туманной пеленой.

Въехав в каньон, Кей постепенно начала успокаиваться, как будто бы принятое ей решение по-дожило конец как чувству вины, так и тяжким воспоминаниям. Однако на смену им пришло нечто , весьма похожее на дежа вю.

Раньше она часто ездила по этой дороге, но не в последние несколько лет, поэтому память у нее несколько потускнела. Дважды она заблудилась в запутанных дорожных переплетениях и тупиках, возвращаясь на одно и то же место; день клонился к вечеру, тени удлинялись и темнели, когда она, наконец, добралась до места, которое когда-то называла своим домом.

А называла? Опять — ощущение дежа вю. Она узнала этот дом, но никак не могла полностью ассоциировать его с реальностью ее прошлого. Быть может, она только мечтала о том, чтобы жить здесь; возможно, она воспользовалась чьими-то чужими воспоминаниями и приняла их по ошибке за свои.

Хейзингер был прав. Люди меняются.

Альберт изменился, в этом не было сомнений. Она хорошо помнила его грубую браваду перед свадьбой, нечто вроде утверждения своего главенства, что намекало на силу его желания. Конечно, ничего подобного на самом деле не было — это попросту показатель того, что навсегда испорченный ребенок хочет обладать тем, что привлекло его внимание в данный момент. Но она хотела того, чтобы он был властным, она нуждалась в чувстве принадлежности кому-то. К несчастью, его побуждения или инстинкты, или страсть коллекционера, — возможно, так оно и было — оказались только временным явлением. Дети устают от игрушек, даже привлекательных, особенно когда обладание ими требует определенной ответственности. Вскоре Альберт вернулся к своей обычной модели поведения интроверта, и это стало главным фактором, приведшим к их отдалению друг от друга и разводу. Но и она изменилась тоже. По мере того как отчужденность Альберта возрастала, ее собственная склонность к общению увеличивалась. Во время их супружества она была робкой, скованной одиночкой, неуверенной в своих способностях вести ежедневные контакты с миром бизнеса и даже сомневающейся в своей сексуальности. Начиная с ее подросткового возраста и позднее, мужчины находили Кей привлекательной, но сама себя она воспринимала как гадкого утенка. Более того, она никогда сознательно не стремилась стать лебедем.