Татьяна Абалова - Мой дорогой дневник

Стоило подумать об этом мужчине, как на моем лице появилась глупая улыбка.

«Дорогой дневник. Я, кажется, влюбилась. Его зовут Санджай Датарайя. Он такой…»

Вдруг ручка перестала писать.

Я достала из сумки корешок от авиабилета и почиркала на нем. Пишет. Вернулась к дневнику — не пишет. Что за дела?

Я никогда не ходила к Аниле, поэтому не сразу решилась постучаться в дверь.

— Анила! Анила! Это я, Сия!

— Ты чего кричишь, деточка? — Через некоторое время послышались шаркающие шаги, и на пороге появилась старушка в сари коричневого цвета.

— Здравствуйте, мэм. А Анила дома?

— Нет, Сия, она с родителями уехала в город.

Увидев на моем лице разочарование, старушка произнесла:

— Может быть, я чем-нибудь смогу помочь?

— Я хотела попросить у Анилы ручку, мэм.

— Проходи. Вместе поищем. — Женщина широко распахнула дверь, пропуская меня во внутренний дворик, словно брат-близнец похожий на мой. Отличался он лишь цветом плитки, да дерево росло ближе к дому. На веранде, закрываемой со всех четырех сторон раздвижными решетчатыми створками, стояла добротная деревянная мебель. Я отметила кресло-качалку и небольшой стол со школьными принадлежностями.

Старушка протянула пенал.

— Выбирай любую.

— А можно я и карандаш возьму? Вдруг и эта ручка откажется писать в дневнике?

— Дневнике? — Старушка осела на диван, выпустив из рук пенал. Карандаши и ручки со стуком рассыпались по полу.

— Что с вами, мэм?

— Разве сейчас кто-нибудь из вас, молодых, ведет бумажные дневники? — вместо ответа она опять задала вопрос.

— У меня пока нет интернета, и я решила все впечатления о вашей стране записывать по старинке. Мэм, вас что-нибудь тревожит?

Я видела, что бабушка Анилы находится в смятении.

— Тревожит. Да, — рассеянно подтвердила она. — Налей воды, деточка.

Бабушка так медленно пила, что я начала переминаться с ноги на ногу.

— Как странно! Я вспомнила, что они тоже вели дневники. — Бабушка подняла на меня глаза. — Но записи после их смерти так и не нашли.

— Кто «они», мэм? — Хотя я уже догадалась, но чувство тревоги, вдруг поселившееся во мне, требовало уточнения.

— Все три невесты.

— Почему вы считаете ведение дневников индийскими девушками странным? Насколько я представляю, англичане могли установить в колониях моду на дневники. Значительное удаление от родины, нестабильная почта и все такое…

Но бабушка не слушала меня. Я это видела по ее глазам. Она была где-то далеко в прошлом.

— Впервые я услышала о дневнике от Каришмы, младшей дочери Сунила Кханны.

— От той, которую задушил жених?

— У Анилы длинный язык, — вздохнула бабушка. Платок цвета охры соскользнул с ее головы. — Странно устроена память: я с трудом помню, что ела вчера, а вот день, когда умерла Лаванья, вдруг всплыл с такой ясностью. Плачущая Каришма и ее слова, что сестра до самого последнего дня не расставалась с дневником. Его почему-то не нашли. Он мог бы пролить свет на ее смерть.

— И Каришма вела дневник?

— Сунил Кханна, покидая проклятый дом, признался кому-то из соседей, что сам видел дневник в ее руках.

— А третья невеста?

— Делиша? Я встречалась с ней от силы три раза. Их семья мало с кем общалась. Когда мы узнали, что она выходит замуж, даже не поверили. Никто из местных в сговор с ее родителями не вступал. А потом все рухнуло. Ее жених погиб по пути в Пуну, и Делиша зачахла. Она не выходила из дома, отказывалась есть. Я слышала, как ее мать кричала, что лучше бы Делиша была безграмотной. Мне кажется, у всех трех невест был один и тот же дневник, — старушка шепотом закончила свой рассказ.

— Бабушка. — Я села на диван, стараясь успокоить женщину, хотя у самой от страха подкашивались ноги. — Это простое совпадение.

— А вдруг у тебя, деточка, тот самый проклятый дневник?

— Нет, мэм, этот другой. В нем нет ни одной чужой записи, только мои, — я старалась говорить уверенно, но голос выдавал волнение. Старушка его почувствовала.

— А где ты его взяла? Привезла с собой?

— Я нашла его в доме.

— Ох, беда! Выброси его сейчас же!

— Хорошо, мэм. Так и сделаю.

Посидев с ней немного и убедившись, что женщина не собирается умирать прямо сейчас, я попрощалась. Я пожалела, что пришла в дом в отсутствии Анилы. Расстроила бабушку, позволила накрутить себя.

Трясущимися руками открыла дверь. Постояла на пороге, не решаясь пересечь двор, тупо вслушиваясь в тишину. Ладони потели, и я вытирала их о штаны поочередно, перекладывая из руки в руку карандаш с ручкой.