Сет Грэм-Смит - Авраам Линкольн Охотник на вампиров

— Черт побери, для этого у тебя есть все основания.

Он сделал последний глоток своего «пойла пахаря» {4} 4 Многие фермеры держали винокурни для дополнительного заработка. Здесь Эйб намекает, что Томас часто плотничал за кукурузное виски — к неописуемому ужасу своей новой жены. и посмотрел на меня с такой нежностью, которой я никогда прежде не видел. В это мгновение все вокруг исчезло, остались только мы двое, но не двое изможденных работой людей, а других людей — словно из другой, лучшей жизни. Отец и сын. Когда его глаза наполнились слезами, я удивился и испугался. Я почувствовал — он умоляет меня поверить. И все же я не мог поверить в такую глупость. Это была просто пьяная болтовня. Вот и все.

— Я рассказал это, потому что ты должен знать. Потому что ты… заслуживаешь правду. Я видел вампиров всего два раза в жизни. Первый был там, на поле. Второй…

Томас посмотрел в сторону, сдерживая слезы.

— Второго звали Джек Бартс… и я видел его, когда умерла ваша мать…

Летом 1817-го отец совершил грех зависти. Он устал наблюдать, как соседи имеют царские прибыли с урожаев зерна и кукурузы. Он устал надрывать спину строя амбары, которые они использовали для хранения богатств, а ему доставались крохи. Он почувствовал, впервые в жизни, что-то вроде амбиций. И что ему не хватает капитала.

Джек Бартс, знавший толк в одежде низкорослый однорукий человек, в свое время сделал состояние на судоходном бизнесе в Луисвилле. Он один из немногих в Кентукки промышлял кредитами частным лицам.

В молодости Томас работал у него, загружал и разгружал флэтботы на Огайо за двадцать центов в день. Бартс всегда относился к нему хорошо, платил вовремя, а, когда пришло время расставаться, пожал руку и пожелал им обоим скорейшей встречи в будущем. Больше, чем через двадцать лет, весной 1818-го, Томас Линкольн решил воспользоваться приглашением. Со шляпой в руках, опустив голову, он сидел в офисе Джека Бартса и просил ссудить семьдесят пять долларов на плуг, ломовую лошадь, семена и «все, чтобы вырастить урожай, за исключением дождя и солнца».

Бартс, выглядевший «как всегда, бодро и крепко в своем фиолетовом пальто с одним рукавом» согласился сразу. Его условия были просты: Томас должен принести девяносто долларов (основная сумма плюс двадцать процентов) не позднее, чем к первому сентября. Прочая прибыль, полученная сверх этого, доставалась Томасу. Двадцать процентов — это вдвое больше, чем требовал любой респектабельный банк. Но было очевидно, что технически у Томаса был только он сам (и немного инструмента для плотницких дел в Литтл Пайджен Крик), заложить ему нечего — и что обратиться ему больше некуда.

Отец принял условия и отправился на каторжные работы по вырубке леса, корчеванию пней, вспашке целины и посеву семян. Он работал на износ. В целом, он посадил семь акров пшеницы вручную. Если бы он собрал по тридцать бушелей с акра (что было вполне возможно), у него было бы, чем заплатить Бартсу, плюс немного осталось бы нам, пережить зиму. В следующем году он собирался засеять большую площадь. Еще через год он мог бы использовать наемных работников. Пять лет спустя у него была бы крупнейшая ферма в округе. Через десять лет — в штате. Бросив последнее зерно в землю, отец вздохнул с облегчением и стал ждать всходов.

Но лето 1818 года оказалось столь жарким и сухим, что никто не мог такого вспомнить. Когда наступил июль, во всей Индиане ни одного здорового стебля, который осенью можно было бы собрать, не взошло.

Томас был разорен.

У него не осталось выбора, кроме как продать плуг и лошадь за небольшие деньги. В неурожай никто не дал хорошей цены. Стыдясь посмотреть в лицо Бартсу, первого сентября Томас отправил ему двадцать восемь долларов вместе с письмом (которое продиктовал Нэнси), обещая вернуть остальное так скоро, как сможет. Больше он ничего не мог поделать. Он оказался недостойным доброты Джека Бартса.

Две недели спустя Томас Линкольн шепотом умолял скрытого колючим ночным воздухом человека. Минутой раньше он проснулся. Проснулся, потому что почувствовал прикосновение к своей щеке. Рукав синего шелкового пальто. Банкноты, всего на двадцать восемь долларов. Силуэт Джека Бартса у его кровати.

Бартс проделал такой путь не для того, чтобы ссориться, просто предупредить. Ему нравится отец. Он всегда ему нравился. И потому он готов дать ему еще три дня, чтобы вернуть деньги. Это бизнес, понимаешь. Если пойдет молва, что Джек Бартс прощает неплательщиков, другой человек в следующий раз задумается — стоит ли платить. И куда он его тогда отправит? В богадельню? Нет, нет. Лично против него он ничего не имеет. Всего лишь вопрос платежеспособности.