Сет Грэм-Смит - Авраам Линкольн Охотник на вампиров

Они говорили снаружи, чтобы их шепот не услыхали в доме. Бартс задал еще один вопрос:

— Ты достанешь деньги в три дня?

Томас снова склонил голову.

— Не смогу.

Бартс улыбнулся, затем посмотрел в другую сторону.

— Тогда…

Он обернулся. Его лицо исчезло — на его месте возникло лицо демона. Окно в ад. Черные глаза, белая кожа, «зубы, длинные и острые, как у волка, разорви меня божья сила, если это неправда».

— … я возьму по-другому.

Эйб пристально посмотрел на отца через огонь.

Страх. От страха свело живот. Мои руки и ноги. Кружилась голова. Было больно. Я больше не мог слышать об этом. Ни тем вечером. Ни когда бы то ни было. Но отец не мог остановиться. Не сейчас, когда он был так близко к завершению рассказа. Я уже понял, чем все кончится, но не мог в это поверить.

— Это был тот самый вампир, что убил отца…

— Остановитесь…

— Что убил Спэрр…

— Хватит!

— И этот вампир забрал твою…

— Да черт с ним!

Отец зарыдал.

Сам его вид разбудил во мне такую ненависть, о которой я раньше и не подозревал. Ненависть к отцу. Ко всему на свете. Он разбудил эту ненависть. И я убежал в темноту, пугаясь того, что мог ему сказать, что мог сделать с ним, останься я на мгновение дольше. Злость кипела три дня и три ночи. Я спал в соседских амбарах и сараях. Воровал яйца и зерно. Ходил по округе, пока ноги не начинали дрожать от усталости. Рыдал при всякой мысли о матери. Они забрали ее у меня. Отец и Джек Бартс. Я ненавидел себя, за то, что был маленьким и не смог ее защитить. Я ненавидел отца за то, что рассказал мне о невозможных вещах, о которых нельзя говорить. И еще, я знал, что все это правда. Я не могу объяснить свою уверенность. Мой отец завел нас в паутину, что сплел вампир. Крики, что носил тогда ветер ночами. Лихорадочный шепот матери — «по глазам узнаете дьявола». Отец ушел в пьянство. Ленивое, похабное пьянство. Но он не врал. В эти три дня злости, горя и приступов безумия я понял одно: теперь я верю в вампиров. Я верю в вампиров и ненавижу их больше всего на свете.

Вернувшись домой (к испуганной мачехе и молчаливому отцу), Эйб не сказал ни слова. Он сразу взял свой журнал и написал лишь одну фразу. Эта фраза радикально изменила его жизненный путь, и чуть было не привела всю молодую пока еще нацию к полному краху.

Решил истребить всех вампиров в Америке.

Сара надеялась, что Эйб почитает им после ужина. Было поздно, но в очаге горел хороший огонь, и осталось время для нескольких страниц о мытарствах Ионы или об Иосифе и его ярком одеянии. Ей нравилось, когда Эйб читал. Так живо. Так выразительно и четко. В нем было столько мудрости для своих лет. В этом мальчике были и манеры, и приятное обхождение. Он был, как она сказала Уильяму Херндону, когда ее пасынка застрелили, «самый лучший мальчик из всех, кого она видела, или надеялась увидеть» .

Но никак не могла найти свою Библию. Может, она дала ее кому-то из соседей и позабыла? Или оставила у мистера Грегсона? Она искала везде. Напрасно. Она больше никогда не видела свою Библию. Потому что ее сжег Эйб.

Это был, во внезапном порыве злости, один из тех поступков, о которых потом жалеют всю жизнь (но, похоже, не сильно он и терзался, поскольку мачехе так ничего и не рассказал). Годы спустя он так объяснял свои чувства:

Как мог я верить в Бога, который допустил существование [вампиров] ? Богу, который позволил им забрать самого дорогого для меня человека {5} 5 Не известно, как именно Джек Бартс убил Нэнси Линкольн и Спарроу, но, основываясь на упоминаниях в других журналах, похоже, это была «доза пюре» из его собственной крови. Прокалывание пальца и выдавливание нескольких капель в рот спящей жертвы является самым распространенным методом. Такого небольшого количества вполне достаточно, чтобы произвести необратимые изменения в организме (болезнь, смерть) без последующего возрождения к вечной жизни. ? Либо он был бессилен перед ними, либо сочувствовал им. В любом случае, он не стоил восхваления. В любом случае, он мой враг. Такие вот мысли одиннадцатилетнего мальчика. Тот, который познал обе стороны реальности. Тот, который уверен, что лишь одна реальность имеет право на существование. Да, теперь я стыжусь того поступка. Но куда больший стыд — врать, что мне было стыдно тогда.

Утративший веру одиннадцатилетний мальчик сделал свой следующий шаг, написав манифест (ор. Август 1820):