Сергей Пономаренко - Кассандра

— Понимаю: тебе будет сейчас очень тяжело, особенно материально…

— Я привыкла — давно сама. Единственное изменение в жизни — буду жить в квартире, а не в общежитии.

— Ты жила здесь в общежитии? Неужели в квартире матери не нашлось места для тебя? — поразился Леонид.

— У меня была несовместимость со Смертолюбовым. А мама… у нее была своя жизнь, и взрослая дочь ей только мешала. Она меня родила, когда ей не было еще и пятнадцати лет.

— Сочувствую, — вздохнул Леонид. — Я так понимаю, что тебя надо отвезти домой. — Он завел двигатель. — Что думаешь делать с картинами, когда официально вступишь в права наследства? Будешь продавать? — И он выжидающе затих. — Я бы мог заняться их продажей.

— Нет. Эти картины подлежат немедленному уничтожению, — так же твердо, как в кабинете следователя, заявила девушка. — Я не собираюсь ждать этого момента полгода… Если можете, отвезите меня в лес: я хочу их немедленно сжечь.

— Не горячись — тебя и следователь предупредил…

— У мамы кроме меня наследников быть не может, а следователь не понимает, что эти картины — зло, которое только ждет подходящего момента, чтобы вырваться на волю. — Девушка разгорячилась, и ее бледное лицо даже слегка порозовело. — С вами или без вас, я уничтожу их! Везите меня куда хотите, но еще до того, как наступит ночь, их на этом свете уже не будет.

— Они стоят денег, пусть небольших, но и они будут тебе подспорьем, — попробовал убедить ее Леонид.

— Я уже все решила — мне деньги за эти картины не нужны, — отрезала девушка. — Если вы заняты, то я могу сейчас взять такси и отвезти картины.

— Раз так решила — твое дело, но ты совершаешь ошибку… Куда бы нам поехать? Нет желания ехать очень далеко. — Леонид задумался. — Хотя… знаю я одно подходящее безлюдное местечко на берегу Десенки. Кроме рыбаков там никого нет.

Двигаясь по набережной, они вскоре выехали на изящный Московский мост, у которого основная нагрузка приходилась на ванты — толстые стальные канаты, держащие длинные пролеты на весу. Доехав до середины, свернули под мост, к Черторою, где находилась еще не так давно одна из лысых гор, срытая при строительстве моста. Проехав мимо бывшего пансионата, а ныне развлекательного комплекса, углубились в заросли кустарников и невысоких деревьев. Это было излюбленное место отдыха жителей Троещины и Оболони в жаркие летние дни. Здесь Десенка распадалась на множество проливчиков, рукавов, создавая полуострова и острова, давая возможность желающим уединения здесь потеряться. Минут через пятнадцать неспешной езды по песку, то и дело наезжая на узловатые корни деревьев, слушая, как ветки кустарников, скользя, ощупывают бока автомобиля, Леонид нашел подходящее местечко почти у самой воды и вместе с девушкой перенес туда картины, после чего они обложили их сухими сучьями и высохшей травой. При всей нелюбви к этим картинам, которые принесли ему достаточно неприятных минут и чуть не лишили жизни, у него сердце обливалось кровью от предстоящего аутодафе.

— Еще не поздно — давай отложим это на несколько дней, — сделал он последнюю попытку уговорить Кристину, но та извлекла из сумки зажигалку, наклонилась и подожгла пучок сухой травы, мгновенно ярко вспыхнувший. Огонь побежал дальше, заглатывая сухие сучья и медленно подбираясь к картинам. Леонид отвернулся, чтобы не смотреть на это варварство. За его спиной огонь набирал силу, потрескивая и гудя, перебивая своим жаром зной уходящего дня.

Когда Леонид обернулся, картин уже не было видно во вздымающихся вихрях огня, клонящегося под ветром в разные стороны, словно он мечтал добраться до новой пищи, чтобы растечься огненным безумием, от которого нет спасения. Леонид принял меры предосторожности, отсекая огню дорогу, и тот, утихомирившись, начал быстро хиреть, кружась и играя на почерневших головешках, которые еще недавно вызывали массу эмоций и даже страх, а теперь превратились в ничто.

— Спасибо вам, что помогли мне это сделать, — произнесла девушка и внезапно поцеловала его в щеку.

Леонид покраснел, растерялся, не зная, что сказать. Вскоре огонь затих, и он забросал дымящиеся угли песком.

На обратном пути, когда подъехали к дому Эльвиры, где теперь была хозяйкой Кристина, Леонид сказал:

— Твоя мама дала мне статуэтку на продажу — ее вчера купили. С меня триста долларов. — Он достал портмоне и протянул ей деньги.

— Какая статуэтка? — растерялась девушка.

— Очень яркая, красочная — женщина, танцующая самбу, — вдохновенно врал Леонид.