Саймон Кларк - Ночь триффидов

Как у только что ослепшего человека, у меня не было той уверенности, которую успели обрести люди, потерявшие зрение тридцать лет назад, в ночь, когда в небе возник поток странных зеленых огней.

Я наверняка выглядел очень жалко, пытаясь пересечь комнату с нелепо вытянутыми перед собой руками. Тяжелый стук сердца был единственным звуком, достигавшим моих ушей.

— Мистер Хартлоу… вы меня слышите?

Никакого ответа.

— Мистер Хартлоу… Мистер Хартлоу!

Молчание.

Нащупав дверь, я выбрался на лестничную площадку. Кругом царила та же всепоглощающая тьма. Теперь под ногами был мягкий ковер. Я двинулся вперед. Пальцы скользили по выпуклым узорам дешевых обоев. Вот они коснулись дверной рамы, за которой последовала и сама дверь.

— Мистер Хартлоу! — распахнув дверь, позвал я.

Ответа не последовало. Мое тяжелое дыхание заглушало теперь не только стук сердца, но и все прочие звуки.

Я с трудом передвигался по дому, открывая двери и взывая к мистеру Хартлоу.

Через некоторое время я потерял ориентацию и уже не мог определить, где находится моя комната.

— Так вот что значит быть слепым, — громко сказал я самому себе. — Это всего лишь мир бесконечной ночи.

У меня появилась совершенно нелепая мысль — не вернулся ли к нам тот метеорный дождь, который ослепил девяносто процентов человечества тридцать лет назад? В ту ночь мой отец Билл Мэйсен валялся на больничной койке с повязкой на глазах, после того как яд триффида попал ему в лицо.

Я попытался вспомнить вчерашний вечер. Я отправился спать, приятно проведя время, послушав по радио фортепьянный концерт и мило поболтав с хозяином дома мистером Хартлоу. Для придания живости беседе он угостил меня парой стаканчиков превосходного виски из пастернака. Клянусь жизнью, я тогда не видел в ночном небе ничего такого, что могло бы повлиять на мое зрение. Однако, может быть, для того чтобы ослепнуть, и нет необходимости видеть эти метеоры? (Если, конечно, это они виновны в плачевном состоянии моих зрительных органов.) Не исключено, что они пронеслись в небе днем, невидимые людям, занятым своими трудами. Разве не может быть так, что их таинственное излучение просто сжигает глазной нерв?

— Ох! — Это я нашел лестницу, соскользнув с верхней ступени. Прежде чем я сумел нащупать перила, мои ноги успели проскользнуть по меньшей мере по трем ступенькам. Шею я себе не сломал, но голеностопный сустав потянул изрядно. Лодыжка здорово болела.

Как ни странно, но пронизавшая ногу боль благоприятно подействовала на мою нервную систему. Она положила конец бесполезной игре воображения, я перестал испытывать всепоглощающую жалость к себе и оставил бесплодные размышления о том, что могло и что не могло случиться. Мне стало ясно — пора приступать к действиям.

Добравшись до нижнего этажа, я остановился и прислушался. Каменные плиты кухонного пола приятно холодили босые ступни.

Но — нет. До моего слуха не доносилось ни звука.

Я вытянул вперед руки и, слегка прихрамывая, двинулся через кухню. Через пару шагов ударился большим пальцем ноги о ножку табурета и, утратив интерес к дальнейшему исследованию, прошипел сквозь зубы слова, которые никогда бы не осмелился произнести в присутствии мамы, несмотря на ее легендарную невозмутимость.

Наконец я достиг противоположной стены. Очень осторожно, словно на пути вдруг могла оказаться клыкастая пасть и откусить мне пальцы (слепота порождала ничем не оправданные, иррациональные страхи), я ощупью двинулся вдоль стены. Вначале я добрался до окна с закрытыми жалюзи (слепые по привычке продолжали их опускать) и резким движением их поднял. Мне казалось, что в помещение должен был ворваться поток света.

Однако ничего не изменилось.

Темнота. Сплошная тьма.

Я вздохнул и двинулся дальше, прикасаясь поочередно к висящим на крюках кастрюлям и сковородам, ряду ножей и связкам сушеных растений. Откуда-то доносилось мерное, похожее на стук барабана судьбы тиканье часов.

Тик-так, тик-так, тик-так…

Этот звук я возненавидел всем своим существом. Вот вам еще одно проявление иррациональных страхов слепца.

Тик-так…

Если бы я смог добраться до этих проклятых часов, то расколотил бы их об пол.

— Мистер Хартлоу! — позвал я и совершенно невпопад спросил: — Вы меня слышите?

Вопрос был абсолютно нелепым, ибо если бы мистер Хартлоу меня слышал, то уже давно бы ответил.

Тик-так…

— Мистер Хартлоу!

Тик-так…