Фрэнсис Вилсон - Замок

— Заняться освещением.

— Так почему не выполняете?

— Виноват, господин капитан.

— Я не ваш сержант, рядовой. Я хочу знать, о чем вы думали, когда действовали как варвар, а не как солдат немецкой армии?! Отвечать!

— О золоте, господин капитан, — покорно признался солдат. Звучало глупо, и провинившийся сам это прекрасно понимал. — Говорят, замок был построен для того, чтобы спрятать сокровища Папы. И эти кресты, господин капитан. Они как будто сделаны из золота и серебра… Я просто…

— Вы не выполнили приказ, рядовой. Ваша фамилия?

— Лютц, господин капитан.

— Значит, так, рядовой Лютц. Этот день для вас прошел удивительно плодотворно. Вы не только узнали, что кресты сделаны из латуни и никеля, но также заработали себе право ночного дежурства на неделю вперед. Доложите сержанту Остеру, когда закончите с электричеством.

Лютц поднял штык и пошел прочь, а Ворманн повернулся к Александру. Старый румын был белее мела и дрожал.

— Эти кресты нельзя трогать! Никогда!

— И почему же, позвольте спросить?

— Потому что так было всегда. В замке все должно оставаться без изменений. К этому мы и стремимся в своей работе. А вам лучше уйти!

— До свиданья, Александру, — произнес Ворманн тоном, который, как он считал, должен был положить конец дискуссии. Капитан сочувствовал старому румыну, но задание — прежде всего!

Вслед уходящему Ворманну неслись мольбы Александру:

— Пожалуйста, господин капитан, прошу вас! Прикажите не трогать кресты! Не трогать кресты!

Ворманн именно это и собирался сделать. Не ради Александру, а потому, что при виде Лютца, ковырявшего крест штыком, его охватил безотчетный ужас. Не просто неприятное чувство, а именно ужас, холодный, скрутивший ему желудок и вызвавший пот. И он не в состоянии был понять причины сего феномена.

Среда, 23 апреля

03 ч 20 мин

Была уже глубокая ночь, когда Ворманн наконец добрался до своего спального мешка, раскатанного прямо на полу. Для себя он облюбовал комнаты на третьем этаже, не очень высоко, но так, чтобы стены замка не мешали обзору. Большая комната могла служить кабинетом, а маленькая — спальней. Из двух фронтальных окон он мог видеть почти весь перевал и даже деревушку по ту сторону рва, а два других выходили во двор.

Ставни были открыты настежь. Выключив свет, Ворманн замер на несколько мгновений перед окном, глядя на перевал, затянутый легкой дымкой. С заходом солнца с вершин начал надвигаться холодный воздух и, смешиваясь с теплыми воздушными массами внизу, образовывал колышущуюся туманную дымку. Весь пейзаж освещали только звезды на небосклоне, яркие, какие можно увидеть лишь в горах. Глядя на них, Ворманн невольно вспомнил известную картину Ван Гога «Звездная ночь». Тишину нарушал лишь звук работавших в дальнем углу двора генераторов. Пейзаж вне времен. Ворманн смотрел на него до тех пор, пока его не одолела дремота.

Но, едва забравшись в спальный мешок, он вдруг обнаружил, что сон улетучился. Мысли разбежались во всех направлениях: холодно сегодня, но не настолько, чтобы разжигать камины, да и дров для них нет… и вообще скоро лето, проблемы с теплом не будет… с водой также проблем не предвидится, поскольку в подвале нашли цистерны, постоянно пополняющиеся подземными водами… вот очистка — это вечная проблема… и вообще, сколько же придется здесь еще проторчать? Может, дать завтра солдатам поспать подольше после сегодняшнего утомительного дня? Попросить, что ли, Александру и его парней изготовить топчаны для себя и солдат, чтобы не спать на полу?.. Особенно если придется здесь пробыть всю осень и зиму… если война затянется…

Война… Она казалась настолько далекой теперь. Мысль об отставке снова вернулась к нему. Днем за хлопотами он как-то забыл о ней, но сейчас, оставшись один в темной тишине, не мог не думать об этом.

Нельзя подать в отставку, пока идет война. Особенно теперь, когда он вынужден сидеть в этих горах по решению военных политиков в Берлине, поскольку именно этого они и добивались: вступай в партию или больше не примешь участия в боевых действиях; вступай в партию или получишь унизительное задание — будешь сидеть как сторожевой пес в Трансильванских Альпах; вступай в партию или уходи в отставку.

Может, после войны действительно уйти в отставку? Этой весной у него будет двадцать пять лет выслуги. А судя по тому, как развиваются события, четверть века службы вполне достаточно. Каждый день быть дома, рядом с Хельгой, общаться со своими мальчиками и повышать мастерство художника, рисуя прусские пейзажи.