Мария Барышева - Говорящие с...

- Неправда, - сникла Эша. - Но я...

- Довольно, - Олег Георгиевич выпрямился и пробрался на водительское сидение. Эша вновь прижала ладонь к щеке, удивленно глядя ему в спину.

- И вы не спросите меня о том, что видела?

- Каждый видит что-то свое, поэтому особой ценности в вашей информации нет, - отозвался Ейщаров, трогая машину с места. - Потом расскажете. Вы простуженная всю ночь были под дождем, вам надо отлежаться. Сейчас подъедет врач и осмотрит вас.

- То есть, для вопросов я слишком больна, а вот для хлопанья по лицу... - Эша резко выпрямилась, роняя одеяло. - А как вы меня нашли?!

- Вы оставили телефон дома, когда отправились... хм-м, за сигаретами, - пояснил Ейщаров, осторожно объезжая стоявших на дороге людей. - Ваша хозяйка одна из немногих, кто вменяем в эту ночь. Я долго звонил, она услышала и ответила - по счастью раньше, чем сел телефон.

- Значит, все же, был маньяк... - пробормотала Эша. - Никого не убивали. Но зонтика у Милы не было. Или был... Что-то я совсем запуталась. Что было, а чего не было? Но сейчас ведь все по-настоящему, а? - она перебралась на другое сиденье и жалобно затеребила Ейщарова за плечо. - Правда по-настоящему?! Почему мне привиделся какой-то извращенец?! Всем остальным же наверняка привиделось что-то хорошее! Конечно, если взять...

- Шталь, все по-настоящему в этом мире, - Олег Георгиевич раздраженно дернул плечом. - Я по-настоящему вызвал людей, и мы по-настоящему приехали сюда. И я по-настоящему очень устал. А от ваших криков я устаю еще больше.

Эша обиженно отвернулась и некоторое время занималась исключительно чиханием. Потом сползла на сидения, свернулась калачиком, натянув одеяло до бровей, и задремала под ровный звук двигателя и в приятном ощущении безопасности, исходящей от водителя. Конечно, в этом мире Ейщаров не совершал никаких героических телодвижений, не выбрасывал в лобовое стекло криминальных личностей, не сверкал потусторонне глазами и не всаживал ножи в чьи-то затылки. Но, наверное, смог бы... А может и не смог бы. В одиночку не поехал, как грозился - вон, целую армию привез. Он вообще никогда не ездит в одиночку...

Машина резко остановилась, отчего голову Эши мотнуло, и она стукнулась о спинку. Хлопнула водительская дверца, потом она услышала, как отъехала в сторону пассажирская, и Ейщаров сказал:

- Вы в состоянии идти?

- Уходи, - пробормотала Эша и потянула одеяло еще дальше, - плохой дядя!.. Я пожалуюсь на тебя всем своим вещам. У меня знаешь как много знакомых вещей?!.. Только не зонтикам... Не люблю зонтики... Никогда их не любила...

Олег Георгиевич, фыркнув, извлек ее из машины и понес куда-то. Летя на чужих руках, Шталь заснула окончательно и проснулась только тогда, когда Ейщаров невежливо свалил ее на кровать, точно груду белья. Проморгавшись, Эша села, огляделась, убедилась, что обстановка совершенно незнакома, сделала заключение, что ей это неинтересно, и вновь заснула прежде, чем Олег Георгиевич успел хоть что-то сказать.

Ей приснился ужасный сон.

Она стояла на главной шайской площади. Людей вокруг не было, и Шталь знала, что их нет не только здесь. Их нет нигде. Пустые улицы, пустые дома, и водительские сиденья неторопливо разъезжавших вокруг машин тоже были пусты, и шум трасс звучал иначе, чем обычно. Ни единый человеческий голос не пронзал пустоту покинутого города. В воздухе, словно диковинные бабочки, порхали шарфы, рубашки, плащи, брюки, привольно размахивая различными деталями. Вдоль бордюра бесконечным строем стояла, греясь на солнышке, обувь. Сквозь оконные стекла проезжающих автобусов и трамваев виднелись стиральные машинки, комоды, телевизоры, пылесосы, с удобством разместившиеся в пассажирских креслах - и кресла были не против. Деревья радостно тянулись к солнцу - чудо-деревья, увитые золотыми цепями, увешанные люстрами и бра, и кольца с чистейшей воды драгоценными камнями обнимали тонкие веточки. Многие двери облегченно покачивали незапертыми створками - они устали быть закрытыми. В бутылках билось плененное вино - ему хотелось на свободу, но бутылки лишь стяжательски поблескивали, не желая расставаться со своим сокровищем. Посуда наслаждалась своей первозданной чистотой, а ковры - своим безупречным ворсом и яркими узорами. Зажигалки зажигались, когда им вздумается, и несколько домов уже были охвачены пламенем и были не прочь сгореть, а огонь был не прочь пожрать их. И дул ветер во всех направлениях, неся на своих крыльях и дождь, и снег, и жару, и трепетали на нем занавеси и книжные страницы, и дремал асфальт, и хлестала берег пощечинами волн старая река, не ведавшая прежде ни единого шторма. Все шептало, бесновалось, наслаждалось, ворчало, грезило и предавалось воспоминаниями, но никто не скучал по людям, словно их и не было никогда. Эша медленно поворачивалась вокруг себя - и везде были лишь вещи и стихии, и в ушах у нее билось обезумевшее сердце города, из жил которого навсегда утекла человеческая жизнь.