Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра

А пять лет назад, следуя пассажирским поездом до Бонска, кондуктор заприметил его меж двух вагонов встречного товарняка. Чумазлай примостился на буферах и, став на корточки, поигрывал цепями. Коллеги, с которыми Боронь поделился своей тревогой, подняли его на смех и обозвали психом. Однако опасения Бороня сбылись, и очень скоро: той же самой ночью товарняк, проезжая через подгнивший мост, рухнул в пропасть.

Чумазлай был предвещаньем сбывчивым: если он объявлялся, несчастья не миновать. Убежденный трехкратным опытом, Боронь твердо веровал в зловещего великана и даже, подобно идолопоклонникам, чтил его как божество могучее, но злое, требующее покорности и страха. Кондуктор окружил своего божка особым культом, более того, оправдал его существование оригинальной теорией собственного измышления.

Чумазлай гнездился в организме поезда, пропитывал собою весь многочленный его костяк, терся в поршнях, жарился в паровозной топке, шлялся по вагонам — Боронь не всегда видел его воочию, но всегда явственно ощущал его близкое присутствие. Чумазлай дремал в душе поезда, был его таинственным флюидом — в минуты грозные, в моменты исполнения злых предчувствий он выделялся, густел и обретал обличье.

Бороться с ним, по мнению кондуктора, было делом не только бесполезным, но и смешным. Все усилия, предпринятые во избежание возвещаемой им беды, окажутся тщетными и пустыми, ибо Чумазлай — рок.

Появление монстра в поезде, да еще перед самым концом маршрута, привело кондуктора в приподнятое настроение: с минуты на минуту надо было ждать катастрофы. Что ж, с судьбой не спорят, против Чумазлая не попрешь…

Боронь встал и начал нервно прохаживаться по коридору. Из какого-то купе долетел до него оживленный говор, женский смех. Он подошел и вбуравился в открытую дверь суровым взором. Пригасил веселье. Раздвинулись двери соседнего купе, и выглянула голова:

— Пан кондуктор, до станции еще далеко?

— Через полчаса будем на месте. Скоро конец.

Что-то в его интонации насторожило спрашивающего, он обеспокоенно уставился на кондуктора. Боронь загадочно усмехнулся и проследовал дальше. Голова исчезла.

Какой-то мужчина вышел из купе второго класса и, открыв окно в коридоре, вглядывался в пространство. Резкие движения, казалось, выдавали его тревогу. Опустив окно, он удалился в противоположную сторону, в конец коридора. Там затянулся несколько раз сигаретой и, бросив изжеванный окурок, вышел на площадку. Боронь видел сквозь стекло его силуэт — он высунулся наружу, вглядываясь вперед.

— Изучает местность, — злорадно усмехаясь, пробурчал кондуктор. — Зря старается. Изучай не изучай, рок не дремлет.

Тем временем нервный пассажир вернулся в вагон.

— Наш поезд уже встретился со скорым из Гроня? — заметив кондуктора, спросил он с наигранным спокойствием.

— Пока нет. Скорый должен появиться вот-вот. Впрочем, быть может, мы разминемся с ним на конечной станции, не исключено опоздание. Поезд, о котором вы спрашиваете, подойдет с боковой ветки.

В эту самую минуту с правой стороны послышался страшный грохот. За окном промелькнул громадный контур мечущего снопы искр локомотива, за ним мгновенно проскользнула цепочка черных коробочек, освещенных прямоугольниками окон. Боронь вытянул руку в сторону исчезающего поезда.

— Вот он прошел.

Нервный господин со вздохом облегчения вытащил портсигар и любезно предложил:

— Угощайтесь, пан кондуктор. Настоящие «моррисы».

Боронь приложил руку к козырьку фуражки.

— Благодарю покорно. Курю только трубку.

— Жаль, у меня сигареты превосходной марки.

Закурив, пассажир вернулся в купе.

Кондуктор язвительно ухмыльнулся ему вслед.

— Хе-хе-хе! Что-то учуял, только успокоился рановато. Не говори, братец, гоп, пока не перепрыгнешь.

Но счастливо завершившаяся встреча со скорым малость его встревожила. Шансы катастрофы начали убывать.

А было уже три четверти десятого — через пятнадцать минут Грон, конец маршрута. По дороге не предвиделось больше ни одного моста, годного для обвала, не предполагалось никакого встречного поезда, единственный, с которым можно было столкнуться, только что благополучно прошел. Видимо, их составу суждено сойти с рельсов или же беда поджидает их на конечной станции.

Так или иначе, но катастрофа, предреченная явлением Чумазлая, состоится, он за это ручался, он, старший кондуктор Боронь.

Дело было не в поезде, не в пассажирах и даже не в его собственной убогой жизни, нет, тут вставал вопрос принципиальный — о праве чумазого идола на страхопочитание. Чрезвычайно важно было укрепить его репутацию, поднять его престиж в глазах неверующих. Кондукторы, которым он не раз рассказывал о таинственных посещениях босого великана, относились к этой истории юмористически, утверждая, будто тот ему просто примерещился, а иные добавляли, что с пьяных глаз. Последнее особенно уязвляло Бороня, ибо он отродясь не брал в рот спиртного. Многие считали его суеверным, полагая, что на этой именно почве возник у него странный бзик. Затронутой оказывалась не только Чумазлаева, но и собственная его честь. Кондуктор Боронь согласен был на любую жертву, лишь бы не допустить позора своего божка…