Нэнси Холдер - Антология «Дракула»

Я полагаю, он смотрит на свою библиотеку, полную мистической литературы и книг, в которых описываются ужасные события, возможно никогда и не происходившие в действительности, как на ту часть своего наследства, которую он стремится забыть и оставить в прошлом. В конце концов, он последний представитель аристократического рода. Мне кажется, каталог ему нужен для того, чтобы продать библиотеку с аукциона. Но проблема в том, что я не в состоянии оценить эти книги, установить реальную их стоимость. Даже если не брать во внимание содержание книг, переплеты многих из них украшены драгоценными или полудрагоценными камнями. Сафьяновые тома украшены богатой позолотой. Некоторые же из книг, как мне показалось, переплетены в человеческую кожу.

И как в таком случае мне продолжать работать?

Из дневника Джонатана Харкера, 15 июля…

Я продолжаю работать в библиотеке. Мне удалось разработать систему, благодаря которой я определяю приблизительную стоимость каждого экземпляра, этого пока достаточно. Сначала я тщательным образом исследую переплет книги, отмечая использование ценных материалов. Затем фиксирую данные автора и тему книги, оцениваю их известность и значимость; записываю каков был тираж ее (если известно) и где и сколько было переизданий; как давно была написана книга с ее объемом. Наконец я оцениваю, не может ли книгам эта вызвать скандал, нанести кому-то смертельную обиду, представляет ли какой то интерес или абсолютно бесполезна и т. д. Мне приходится принимать порой нелогичные на первый взгляд решения: например, «Историю румынской картографии» я поместил перед книгой «Жизнь и эпоха Владимира Грозного», поскольку первая из них позволит подробнее узнать о пустынных землях, описанных во второй книге. Итак, победа банальности над сенсацией, обыденности над шокирующим, очевидности над тайной. Придирчивые умы могли бы предположить, что, классифицируя все тома данным образом, я в каком-то смысле лишаю библиотеку ее неоспоримой власти; жестко вписывая ее в определенные рамки, я тем самым ослабляю ее могущество. Но в этих стенах никому не подвластные иллюзии возникают сами собой. Атмосфера замка способствует этому.

Прошло десять недель кропотливого труда, пока я наконец добрался до верхних закрытых полок. То, что я нахожу там, несказанно удивляет, восхищает, но порой и вызывает жуткое отвращение. Это истории, мифы и легенды, ясно дающие понять, что основы человеческой природы практически не изменились за минувшие столетия. Эти тома заинтересовали меня больше всего.

В мои планы не входило внимательно читать эти книги, ибо, как вы понимаете, вокруг меня возвышаются целые книжные горы и чтение в значительной степени замедлило бы мою работу. Вдобавок многие книги требуют предельной осторожности и аккуратности в обращении: их бумага настолько тонка и хрупка, что может рассыпаться от легчайшего прикосновения. Несмотря на это, теперь я позволяю себе немного почитать вечером перед сном, чтобы не думать об ухудшающейся с каждым днем погоде и о моей бедной, тоскующей Мине.

В библиотеке очень светло благодаря большому количеству свечей, зажигаемых специально для меня, а парчовое кресло, глубокое и уютное, перенесенное сюда из спальни, стоит настолько близко к камину, насколько это возможно. Клав каждый вечер приносит для гостя своего хозяина хрустальный графин со сливовицей, аккуратно поддерживая его руками, затянутыми в белые лайковые перчатки, которые он всегда надевает, прислуживая в библиотеке. Он ставит графин на маленький столик возле камина и удаляется. За окном неистовствует ветер, бросаясь на зубчатые стены, подобно раненому волку, и я слышу, как там, за далекими холмами, эти хищники пугающе завывают, устремив морды в небо. В камине потрескивают дрова, неровное пламя отбрасывает на стены причудливые тени. Я открываю книгу, которую выбрал на этот вечер, и погружаюсь в чтение.

Из дневника Джонатана Харкера, 30 августа…

Меня не оставляет странное чувство, что я не один в этом замке.

О, я прекрасно знаю, что здесь живут слуги, похоже, их четверо: грубоватая женщина, которая готовит и убирает, ее муж-конюх, сумасбродный мальчишка, способный только подметать и мыть полы (он мог бы быть сыном повара — есть определенное сходство), и Клав, неулыбчивый дворецкий, немец по происхождению, и, как мне кажется, личный лакей графа. Нет, я хочу сказать, что здесь есть кто-то еще. Я ощущаю его присутствие поздно вечером, когда огонь, теряя свою силу, лишь изредка вспыхивает янтарным блеском, и рассыпается снопом ярких искр и библиотека погружается в пугающий полумрак. Ячувствую, как он безмолвно стоит около окна, но, как только я оборачиваюсь, чтобы хоть мельком взглянуть на померещившуюся фигуру, она исчезает.