Фрэнсис Вилсон - Ночной мир

— Мое? Ты хотел украсть мое?

— Говоря по правде, это не было бы воровством. Я просто вернул бы его прежнему владельцу.

— Не шути со мной так, Джек. Люди, которые делали ожерелья, умерли много веков назад.

— Я знаю. Я сейчас не на них работаю. А на человека, у которого они украли металл. Он все еще жив. И ждет, пока ему вернут его. Целиком.

Калабати испытующе смотрела на него широко раскрытыми глазами:

— Ты ведь не шутишь, нет?

— Думаешь, я смог бы сочинить что-либо подобное?

— Тогда годы обрушатся на меня всей своей тяжестью. Я умру. И ты это знаешь.

— Как раз об этом я и собирался тебя попросить.

— А если бы я отказалась?

Он пожал плечами:

— Я надеялся тебя уговорить.

На самом деле он прилетел сюда без определенного плана. И хорошо сделал. Такой, как Моки, не мог присниться ему даже в самом страшном сне.

Калабати не отнимала руки от шеи, словно защищая ожерелье. Было не похоже, что она согласится его снять.

— Ты пугаешь меня, Джек. Еще больше, чем Моки.

— Я знаю, что это звучит чертовски банально, — ответил он, — но сейчас судьба всего мира зависит от того, сможет ли человек по имени Глэкен получить обратно ожерелья и восстановить их первоначальную форму.

Калабати показала рукой на испускающую зловоние долину, потом на водоворот.

— Он сможет все это переменить? Вернуть всему первоначальный вид?

— Нет. Но он сможет остановить силу, которая все это сотворила, которая и старается разрушить все, что мы сейчас видим. Здесь еще не так плохо, Бати. Вполне терпимо. Потому что на островах не много людей. Но там, на материке, в крупных и мелких городах, люди готовы перегрызть друг другу глотку. Все напуганы, напуганы до смерти. Лучшие прячутся ночью от чудовищ, а днем от своих собратьев. А худшие делают то, что делали всегда. Но ужаснее всего среднестатистические Джо и Джейн. Те из них, кто не парализован страхом, мечутся по улицам в исступлении, и самые гнусные из них грабят, жгут, убивают. И в твоих силах остановить это безумие, повернуть все вспять.

— Я не верю, что все так уж плохо. Этого не может быть. Я прожила полтора столетия. У меня на глазах английский офицер застрелил моих родителей, я видела восстание сипаев в 1850 году, две мировые войны, большевистскую революцию и, что ужаснее всего, — зверства, совершаемые в Пенджабе, когда одни индийцы убивали других. Ты даже представить себе не можешь, чего я насмотрелась.

— То, что творится сейчас, — гораздо хуже, — сказал Джек. — В это вовлечен весь мир. А после четверга над землей опустится ночь. Навсегда. И некуда будет убежать. Да, так случится, если ты ничего не предпримешь.

— Я?.. — повторила она очень тихим, отсутствующим голосом.

— Ты.

Джек выждал паузу, чтобы дать ей возможность снова посмотреть на остров, который она, видимо, очень любила, и еще раз почувствовать зловоние, предвещавшее его скорую гибель. А потом задал ей вопрос. Ему никогда не пришло бы в голову спрашивать о таком прежнюю Калабати, ту, с которой он много лет назад был знаком в Нью-Йорке. Но перед ним была новая, изменившаяся к лучшему женщина, сумевшая полюбить мужчину, полюбившая этот остров. Может быть, эта Калабати досягаема.

— Что ты скажешь на это, Бати? Я не прошу тебя снять его и отдать мне. Но я прошу тебя вернуться со мной в Нью-Йорк и поговорить с Глэкеном. Он единственный на земле старше тебя. Да ты, черт возьми, просто новорожденный младенец по сравнению с ним. Ты побудешь с ним и поверишь.

Она повернулась и облокотилась на перила, через дверной проем заглядывая в гостиную.

— Дай мне все хорошенько обдумать.

— Времени думать не осталось.

— Ну хорошо, — проговорила она медленно. — Я согласна встретиться с человеком, о котором ты говоришь. Но это все, что я тебе обещаю.

— И это все, о чем я тебя просил. — Он почувствовал, как расслабляются его перенапрягшиеся мышцы. Это было начало. — А что касается Моки…

Она резко вскинула голову и посмотрела на него.

— Он не умрет, — поспешно добавил Джек, — и даже не очень постареет, если кто-то заменит его настоящее ожерелье на подделку. — Тут неожиданная идея пришла Джеку в голову. Это прозвучит нелепо, но, возможно, поможет сделать Калабати еще более надежным своим союзником. — Кто знает? Может быть, ожерелье и делает его безумным. Надо снять его, и тогда он снова станет самим собой.

Прежде чем Калабати успела ответить, в доме загремел голос Моки:

— Бати! Хеле май! И приведи с собой своего бывшего любовника. Посмотрите, что сотворил ваш Бог!