Джозеф Ле Фаню - Проклятый остров

Мы посидели молча, глядя на картину, и наконец герр Ауфрехт обратился к доминиканцу:

— Фра Бертранд, вы магистр теологии — что вы обо всем этом скажете?

Святой брат немного поколебался, потом ответил:

— Что ж, герр Ауфрехт, церковь всегда учила, что одержимость дьяволом возможна, но если есть одержимые люди, почему бы не быть и одержимым предметам? Но если вас интересует мое мнение о практической стороне дела, скажу вот что: если уж отец Филип не имеет законного права расстаться со своим фамильным сокровищем, то самым мудрым решением с его стороны будет и впредь держать фонтан под замком.

Об этом авторе рассказов, многократно входивших в разнообразные «готические» антологии, практически ничего не известно за исключением подлинного имени (женского, как и у многих авторов настоящего тома), двух сборников рассказов — «Sinister Stories», т. е. «Мрачные рассказы» (1930), и «Tales of Terror», т. е. «Повествования об ужасном» (1931), — и того, что он (точнее, она) имеет склонность в заглавиях использовать аллитерацию, т. е. подбирать пары слов на одну букву. Собственно, поэтому переводчик предпочел по-русски назвать один из рассказов настоящего сборника «Дух дольмена», отойдя от буквального перевода — «Дух Стоунхенджа» (The Spirit of Stonehenge).

— О, да ты, как я слышал, покинул насиженное место? Странно! — заявил я Рональду Долтону.

Рональд кивнул.

— Очень, очень жаль, но после того, что случилось, нас никакими силами там нельзя было удержать. Я тебе ни о чем не рассказывал, но тогда мы ни с кем, даже и со старыми друзьями, особо не делились.

Мы сидели вдвоем в сумерках июньского вечера. За окнами — после сильнейшей грозы — по крышам, по деревьям, по стеклам хлестал ливень.

— Если хочешь, могу тебе рассказать, — вдруг произнес Рональд.

Я втайне надеялся на это, поскольку Рональд строго соблюдал верность фактам, а мое любопытство разожгли газетные отчеты о необычном способе самоубийства, совершенного одним из его гостей.

— Мой брат, — начал Рональд бесстрастным тоном, что придавало его рассказу большую убедительность, — тесно сошелся в Лондоне с Гэвином Томсоном. Я познакомился с Гэвином, когда он на неделю приехал к нам погостить. Он страстно увлекался раскопками, а оставленное отцом приличное состояние позволяло ему вволю предаваться любимому занятию.

Гэвину не исполнилось еще и тридцати, это был темноволосый красивый юноша, мужественного вида. Несмотря на молодость, он уже завоевал себе известность даже среди специалистов. Ходили истории о его жизни среди бедуинов [151] Бедуины — кочевые арабские племена. — для европейца нечто неслыханное. Но побудить его живописать свои подвиги было непросто.

Я тоже, как и брат, проникся к нему симпатией: личностью он был притягательной. Гэвин утверждал, что проштудировал все старинные книги о Стоунхендже, [152] Стоунхендж — древнее сооружение на юге Англии, представляющее собой два концентрических круга из дольменов. Считается мистическим местом; его подлинное назначение все еще остается загадкой, хотя понятно, что, скорее всего, друиды (жрецы у кельтских народностей) проводили здесь религиозные церемонии и астрономические наблюдения. какие только сумел раздобыть. Он был зачарован преданиями о друидах и горел желанием проверить кое-какие свидетельства самолично.

Гэвин спросил, известно ли нам что-либо об элементалях, [153] Элементали (духи стихий) — алхимическое понятие, восходящее к древнему представлению о четырех стихиях (воздух, огонь, земля и вода). Образы духов стихий преимущественно заимствованы из фольклора (гномы, ундины и др.). но тут же рассмеялся и попросил нас не опасаться — он ими не одержим. Мы стали расспрашивать Гэвина подробнее: мне почудилось, что за его небрежной манерой скрывается нешуточная озабоченность. Гэвин определил элементалей как уродливых злых духов, не имеющих образа. Они стремятся найти человеческое тело, с тем чтобы в него внедриться. Предполагается, что им дана определенная власть над смертными в той местности, где некогда торжествовало великое зло.

Внезапно Гэвин оборвал себя и принялся толковать о лунном свете на дольмене Стоунхенджа, развивая престранную собственную теорию, недоступную нашему пониманию. Мне показалось, что он нарочно морочит нам голову, желая отвлечь от затронутой ранее темы.