Сергей Саканский - Мрачная игра. Исповедь Создателя

– Э-э-э, – протянул Хомяк. – Все не так просто, да и вообще – совершенно не так. Работа называется «Портрет», но мы видим комнату. Прочитав название картины, мы доверчиво видим портрет, но стоит хотя бы раз увидеть комнату, как лицо исчезает навсегда. Здесь совершенно другая метафора: образ героини ускользает, его невозможно уловить, понять… Мы можем войти в комнату, но никогда не сможем войти в душу.

– Если она у нее есть, – закруглила Марина.

Я посмотрел на часы:

– Не поря ли встречать Дусю? Если мы сейчас не тронемся, то придется ей тащиться одной, с сумками.

– Вот ты и встречай, – сказала Марина. – Я уже так устала, что единственное, чего желаю – поскорее забраться в постель.

– Да-да, иди, встречай ее, чужую жену, – подхватил Хомяк, вставая. – А мы вернемся домой и затопим камин.

– Это уж ты сам топи, а мне только до постели, – потягиваясь, проговорила Марина…

Дуся была великолепна в своей ярко-синей куртке с капюшоном, в красных полусапожках, ярко-рыжая. Почему я не люблю ее? – подумалось мне. Не потому лишь, что она жена друга, чужая жена?

– Ты поступаешь опрометчиво, оставляя их вдвоем в доме.

– Дуся, ты когда-нибудь кинешься от ревности.

– Возможно. Но ситуация провокационная, а мой слоненок слишком слаб, уж я-то знаю. Ну-ка, поцелуй меня!

В одной руке у меня были ее сумки, в другой – пара лыж. Я нагнулся и дружески поцеловал Дусю, но она вдруг жадно впилась в мои губы, мелко играя языком. Это длилось секунд пять, но мне они показались вечностью. У меня закружилась голова. Я уже больше двух месяцев, как расстался с Полиной, и никого не целовал.

– Вот так, – сказала Дуся, но я ничего не ответил, мы дошли до поселка, и уже в виду дома она нарушила наше удивленное молчание:

– Я кое-что про тебя знаю, и это меня тревожит.

– Ты имеешь в виду Полину?

– Нет – полицию.

– Да ну?

– Рассказал по пьяни.

– И что?

– Ты можешь полететь в любую минуту.

– Куда?

– В жопу, как любила говорить твоя прошлая.

– Моя крошка?

– Крошка твоего прошлого. Рекомендую учинить у самого себя обыск и уничтожить все, до последнего клочка, если осталось.

– Спасибо. Сегодня же сожгу (ничего я не сжег, как известно)… Ты настоящий друг, Дусечка.

– Видишь ли, Роман… Если тебе когда-нибудь захочется перечесть книжку наших судеб, то ты поймешь, кто именно был человеком в этой галерее манекенов.

Мы пришли. Дом, на четверть занесенный снегом и сверху им накрытый, выглядел загадочно, сказочно, тонкий дымок вился над трубой, как бы сбрасывая излишки тепла.

Марина спала в своей комнате, Хомяк, сидя на корточках, кормил огонь, нарезая лучины, пламя шарило по комнате горячими ладонями, отражаясь в его глазах, и мы сбросили сумки на пол, и в сумках предательски звякнуло, и я подумал о том, как только что совершил измену, и как все мы тут счастливы, и наш самолет ударился колесами о московский бетон и, выйдя, поймав такси, я внезапно понял, что никогда, никогда уже больше не буду ничего этого вспоминать.

Денег было в обрез, как всегда по возвращению откуда-либо, но, в принципе, деньги мне были больше не нужны, и последние я истратил на такси до Центра. Надо было только встретить ее – лицом к лицу.

На Тверском бульваре-двадцать-пять я оказался перед запертой дверью. За ней не было ни следа человеческого присутствия, но я все же позвонил, и звонил до тех пор, пока не открылась квартира напротив и старушечья голова-одуванчик не уставилась на меня.

– Вы кто?

– Прохожий. А где Эмма.

– Эммы нет. Я ее сестра.

– Вот как? Отлучилась?

– Отлучилась. Но навсегда.

– Что такое?

– Эмму убили, да. Ее застрелили через окно, когда она поливала цветы. И вы, похоже, знаете об этом лучше, чем я.

– Вы угадали. Я действительно из милиции. Скажите, вы не видели жильцов этой квартиры?

– С час назад. Пришла и ушла. Бросила вещи. Я, знаете ли, не любительница глазеть в замочные скважины.

Я вышел на улицу, поднял руку, чтобы остановить такси, и вдруг вспомнил, что денег у меня больше нет.

Ехать на электричке? Но она-то наверняка взяла машину. Я мог снова найти лишь ее недавние, теплые следы, я мог всю жизнь таскаться по этим следам, не совпадая с нею во времени так же, как однажды не совпал в пространстве.

Я шел по обочине бульвара, опустив голову на грудь. Все было кончено. Приехать, обнаружить очередную пустоту и повеситься на той сосне, где была мишень Ориона… Вдруг что-то метнулось мне под ноги, как бы какая-то белая болонка, едва различимая в снежном крошеве… Я зашатался, глянул вокруг – пусто. И вот опять…