Сергей Саканский - Мрачная игра. Исповедь Создателя

– Я должен взять справку об отдыхающем, проживавшем у вас три месяца назад.

– Нет ничего проще. Мы храним данные в течение года. Только… Надо бы связаться с директором, а он еще не подъехал, а я не имею права…

– Не надо волноваться, – я так обворожительно улыбнулся, что глаза этой прожженной шлюхи чуть помутнели. – Ведь еще не известно точно, была ли здесь эта отдыхающая.

– Правда… – женщина пожала плечами. – Сейчас справлюсь.

Она встала и, виляя бедрами, двинулась в сторону металлических шкафов, но вдруг остановилась и посмотрела на меня.

– Как вы сказали – Анжела Буссу-Би? Аскалка из Москвы? Даже и копаться не надо. Я ее прекрасно помню. Она пробыла у нас целых четыре заезда подряд, постоянно продляя путевку. Недели две, как выписалась и уехала.

– В Москву?

– Не знаю. Во всяком случае, не сразу. Я как-то видела ее по Ялте. Я, между прочим, догадываюсь, почему вы ей интересуетесь. Она вела себя, мягко скажем… Постоянно приводила мужчин… Омерзительно! Если бы она захотела пожить еще, мы бы ей вежливо отказали. Наверно, она сняла квартиру в городе и продолжает свою работу . Впрочем, теперь ведь это разрешено, правда?

– Не совсем.

Женщина стояла близко от меня, и я чувствовал запах лука, исходящий из всех пор ее кожи.

– Вы не находите, – сказала она, – что делать это за деньги мерзко и нечестно?

– О, да! – поспешно согласился я. – Как вас зовут?

– Полина Поликарповна. Мне нравятся мужчины решительных профессий. Хотите чаю, пока начальство не подъехало?

– Да, – сказал я, борясь с желанием разорвать Полине Поликарповне ее вафельный рот.

Мои руки дрожали. То, что я собирался сделать, было самым важным, единственным, из-за чего мне пришлось преодолеть полторы тысячи верст.

Я достал пачку фотографий и протянул ей. Это были, разумеется, те фотографии, которые изображали только лица женщин. Обнаженную натуру я опрометчиво оставил в бунгало: мне и в голову не приходило, что кому-то захочется провести в моих вещах обыск.

Поликарповна стала просматривать фотографии, отрицательно поводя головой при каждой перетасовке. Мне оставалось только барабанить пальцами по столу. На фотографии Ники она чуть задержалась, но также пролистала ее. Я машинально отметил массивный тройной канделябр на столе, коробок спичек, чтобы можно было на ощупь восстановить в комнате девятнадцатый век, если подведет двадцатый.

– Ее здесь нет, – сказала Поликарповна, возвращая колоду.

Я ожидал этого ответа. Я достал другую половину пачки и протянул ей. На этот раз Полина Поликарповна узнала Марину .

В тот день по всей Большой Ялте шел черный, настоящий зимний дождь, было холодно, вольвокс покрылся оболочками, стремясь к стадии цисты. К вечеру, наконец, рассвело – с тем, чтобы вскоре окончательно стемнеть.

Я ходил от фонаря к фонарю, всматриваясь в лица женщин, словно маньяк. Теперь мне казалось, будто бы я всегда знал, что моя девочка жива, моя курочка, пышечка, шлюшка – жива, курва, кушает, жует, смеется, принимает фаллосы…

Я не нашел ничего, кроме влажной листвы в фонарных конусах, фальшиво золотой в этом горячем свете, хотя самой природой ей дан цвет хлорофилла. В кипарисовых ветвях запутались мутнявые, словно рыбьи пузыри, атавистические остатки дождя.

Я наблюдал проституток у подъездов ресторанов, гостиниц. Они были уродливы и жалки. Мне пришло в голову, что есть какая-то общая извращенность в революции, в самом духе бунтовщика: все эти часы меня не покидал, можно даже сказать, выручал образ лейтенанта Шмидта, женившегося на трупной курочке.

Поздно, когда все разошлись, я приплелся домой – с тем, чтобы, не раздеваясь, рухнуть, но на пороге комнаты мне пришлось испытать легкий шок.

В первое мгновенье я решил, что нахожусь в пространстве галлюцинации, потому что в моей постели, завернутый в одеяло, лежал, затылком излучая какой-то каштаново-седой кошмар – я. Вернее, мой, завернутый в одеяло – труп.

Я огляделся. На столе стояла бутылка шампанского, два высоких бокала и большое блюдо, похожее на Сатурн. В центре возлежало полосатое (как бы вращаясь) колоссальных размеров адамово яблоко.

Хозяйка спала, уткнувшись лицом в стену, ее легкие работали со свистом. Комната была наполнена густым настоем ацетона: у женщины, похоже, была больная печень.

Все это слегка дрожало в неверном пламени свечи, которая уже изрядно оплыла, свесив с чугунных лепестков канделябра причудливые сопли.