Шимун Врочек - Зомби в Якутске

Устав и охрипнув от крика, я огляделась вокруг: комната за время моих отчаянных и бесплодных попыток выбраться наружу уменьшилась в размерах, потолок надвинулся на меня, воздух стал спертым, и в нем явственно чувствовался тяжелый, сладковатый запах. Свечи на столе теперь не были просто свечами — они скорбно горели, словно крошечные погребальные костерки. Каким-то шестым чувством я поняла, что нахожусь уже не квартире, а в склепе. На полу валялась оброненная мною газета, машинально подняв ее, на раскрытой странице я увидела знакомое лицо. Текст под фотографией гласил:

Выражаем глубокое соболезнование друзьям и коллегам по поводу трагической кончины

Вальчука Юрия Павловича.

Помним, скорбим вместе с вами

Я несколько секунд мучительно соображала, где могла видеть это лицо. И когда, наконец, поняла, у меня резко перехватило дыхание, как будто кто-то подошел и играючи дал под дых: это был хозяин квартиры. Сомнений быть не могло, я ясно и четко видела перед собой его лицо. И вдруг — или это показалось моему воспаленному воображению — фотография мне улыбнулась. Совсем чуть-чуть, краешками губ. Я рывком отбросила газету куда-то в угол.

В этот момент донеслось негромкое покашливание — сердце сделало очередной кульбит. Это оказалось всего-навсего радио, стоящее в углу комнаты на тумбочке. Вперемешку с хрипами и вздохами, далекий и слегка надтреснутый голос произнес: Минуточку, минуточку внимания! Всем-всем-всем!

Эти идиотские стишки все повторялись и повторялись, постепенно увеличивая темп, и вот уже голос не произносил, а, задыхаясь и хрипя, надрывно кричал, прорываясь через треск и помехи, затем внезапно оборвался, так же, как и начался. Повисла давящая, могильная тишина. Уже не было слышно ни часов, спасительно тикавших раньше, ни даже протекающего унитаза. Ровным счетом ни-че-го.

Деваться мне было некуда, и я устроилась на единственном относительно безопасном островке — на диванчике. Я долго просидела, стиснув коленями руки и вслушиваясь в оглушительную тишину вокруг. Дышать становилось все труднее. Время тянулось омерзительно долго, я устала ждать самого худшего, что было уготовано мне в этой квартире. Но ничего не происходило. И незаметно для себя я впала в состояние, которое именуют «баттаты» — пограничное состояние между сном и бодрствованием, когда лежишь и не можешь пошевелить ни единой частью тела, как бы дремлешь, но при этом все видишь и слышишь вокруг. Мне привиделся хозяин квартиры. Он подошел ко мне, взял мою безвольную руку в свою ледяную синюшную кисть, и заговорил тем печальным и участливым тоном, каким говорил при первой встрече. Он говорил, будто продолжая давно начатый разговор: «у меня здесь остались дела, их нужно доделать. Понимаешь? А тебе придется туда, раз ты согласилась остаться здесь до рассвета. Это ведь не дом мой, это могила моя. Жди скоро гостей, прими их как следует, они очень голодны…». Последние слова потонули в звуках оглушительного хохота, кто-то прямо-таки надрывал живот, и я увидела лицо хозяина квартиры — оно стало искривляться, расплываться, рот изогнулся, смех гулом отдавался в моей голове, перекатывался диким эхом, распирал череп изнутри… в ужасе я очнулась.

Из стен, из пола, с потолка — отовсюду вылезали слепые белые черви, верные спутники тлена и смерти. Они слепо ползали по полу, по стенам, наползая друг на друга, извивались целыми клубками, кишели повсюду. Кислая рвота подкатила к горлу. А черви неумолимо подбирались к моему диванчику, и я видела, что они жутко голодны. Они рыскали в поисках пищи, и этой пищей должна была стать я. Их становилось все больше и больше, и слышать их тихий шорох было невыносимо. Забавно, как в страшные моменты жизни в голову лезут совершенно посторонние мысли. Так, я, например, вспомнила известную картину о княжне Таракановой: она в заточении в Шлиссельбургской крепости, кругом вода, княжна (а была ли она княжной — вот в чем вопрос!) забралась с ногами на нары, и к ней отовсюду лезут крысы, спасаясь от наводнения.

И тут… нет, мне просто послышалось… нет, в самом деле… в самом деле! Кто-то снаружи пытался оторвать приколоченные доски и открыть окно! Я подскочила и заорала, и зарыдала, и завизжала, в общем, трудно передать словами, что со мной стало. Весь пережитый ужас и напряжение последних часов вырвались наружу.