Джеймс Херберт - Копье

Оттолкнувшись от стола, он пересек комнату, не обращая внимания на Кюнера, лежащего на полу и прижимающего грудь к его холодной поверхности. Часть его одежды все еще дымилась. Стедмен спустился на колени около Ханны, стараясь скрыть те чувства, которые вызывало в нем ее состояние. Пол вокруг нее был залит кровью. Но Стедмен предпочитал смотреть на него, нежели на ее рану, нанесенную обоюдоострым ножом. Сначала ему показалось, что она уже умерла, но когда он начал развязывать ее, то заметил, что веки слегка подрагивают, а в следующий момент она открыла глаза. Ее губы пришли в едва различимое движение, но он не слышал звуков.

– Не надо, лучше помолчи, – сказал он. – Я сейчас попытаюсь отправить тебя в госпиталь. Он понимал, что все сказанное им уже не имеет никакого значения, поскольку знал, что у нее больше нет шансов на жизнь.

Ханна и сама знала это.

– Стедмен, – с трудом произнесла она наконец, и ее голос слабел с каждой минутой, будто в такт с покидающей ее жизнью. Он наклонился ближе к ней, приближая ухо к ее губам. Очень трудно было разобрать слова, но она несколько раз повторяла их, будто желая убедиться в том, что он понял их. – Это... Копье... для Израиля, Стедмен... ты должен... для Израиля... отыскать его...

Наконец смерть подступила к ней, и голос медленно стих. Стедмен закрыл ее глаза, прикрыл ее тело остатками одежды и поднялся на ноги. Он взглянул в сторону Кюнера, и в его глазах застыл ледяной холод.

Обгоревший немец стоял уже на коленях, и опираясь руками на пол, пытался двигаться к двери.

Он повернул голову на звуки шагов приближающегося Стедмена, и его глаза округлились от ужаса, который охватил его, когда он увидел выражение лица детектива.

Стедмен поднял его на ноги и толкнул к столу. Кюнер закричал, почувствовав как его обгоревшая спина прижимается к жесткой гладкой поверхности.

– Сейчас ты захочешь кое-что рассказать мне, Кюнер, – сказал Стедмен. – Ты расскажешь мне о том, что должно произойти завтра. – Он приблизил свое лицо к немцу и продолжил: – Ты скажешь мне, где находится Холли Майлс и Барух Канаан.

Кюнер попытался вырваться, но все было напрасно.

– Я не могу ничего рассказать тебе, Стедмен. Пожалуйста, отправь меня в госпиталь.

– Только после того, как ты расскажешь мне все, что я хочу знать, Кюнер.

– Но я не могу этого сделать, ведь они убьют меня!

– Тогда тебя убью я.

– Но послушай, ведь нет ничего...

– Куда отправился Гант?

– Я не могу сказать это! – Стедмен прижал его к столу, подставил свой локоть под его подбородок, вздергивая его вверх, и схватив его правую руку, он выбрал на ней один из пальцев. Мизинец. Он аккуратно отвернул его в сторону и сломал.

Детектив старался не слышать крика обезумевшего немца, а отвлекал себя, думая о своем прошлом и настоящем.

– Скажи мне, Кюнер, куда они отправились? Где они держат девушку?

Слезы рекой текли из глаз фанатичного садиста, и Стедмен побаивался, как бы тот не потерял рассудок прежде времени.

– Вевельсбург! Они отправились в Вевельсбург! пожалуйста прекрати!

«Вевельсбург». Вновь это название. Стедмен взялся за второй палец. – Что означает это название, «Вевельсбург», Кюнер? – спросил он, начиная выворачивать палец, постепенно увеличивая давление.

– Нет! Это дом, точнее имение! Оно принадлежит Ганту!

– Где это?

– На побережье, на севере графства Девон. Пожалуйста, оставь меня...

– Где точно?

– Недалеко от местечка, называемого Хартландс. – Кюнер попытался вырваться, и детектив сильнее прижал его локтем. – Девушка находится там, Стедмен! С ней все в порядке! – Эти слова должны были, по его мнению, успокоить детектива.

Вест-Кост. Холли как-то сказала Стедмену, что у Ганта есть имение на Вест-Кост. Может быть, это и есть Вевельсбург? – Хорошо. А теперь скажи мне, что Гант собирается сделать? Что должно произойти завтра?

– Я не могу. Я не могу этого сказать.

И только шаги на лестнице позволили спасти очередной палец Кюнера.

Двое охранников, вооруженные автоматом и винтовкой из образцов, производимых на заводах Ганта, быстро поднимались по лестнице, ведущей в комнату, где, как им было известно, находились пленники. Они были, можно сказать, местными ветеранами и входили в личную элитарную гвардию Ганта, немногочисленную, всего около пятидесяти человек, но хорошо подготовленную и состоящую преимущественно из людей, отобранных лично майором Брениганом. На их форме, армейского образца, не было знаков различий, и они не носили никаких званий, но вместо этого у них были деньги, получаемые за хорошо выполненную работу. Иногда, во время дружеских попоек, устраиваемых в имении, они называли себя солдатами Четвертого Рейха.