Роберт МакКаммон: На пути к югу

Дэн снова присел рядом со стулом Джо. Он позволил вопросу некоторое время повисеть в воздухе, а постом сказал:

– Встречался. Мы все встречались.

– А меня просто-напросто не призвали. Но душой я был с вами, ребята. Я не бегал на улицу с плакатами против войны и вообще ни в чем таком не участвовал.

– Может быть, было бы лучше, если б участвовал. Слишком долго мы там пробыли.

– Мы могли бы их победить, – сказал Джо. – Наверняка. Мы могли бы взорвать всю землю этих ублюдков вместе с ними самими, если бы только…

– Вот так же когда-то думал и я, – спокойно прервал его Дэн. – Я привык к мысли, что если бы не эти протесты, мы превратили бы эту страну в огромную асфальтированную стоянку. – Он подтянул колени к груди. Аспирин начал действовать, и боль притупилась. – Потом я приехал в Вашингтон и прошел вдоль этой стены. Ты знаешь – той, где выбиты все имена. Там была чертова, уйма имен. Парни, которых я знал. Молодые ребята, восемнадцати-девятнадцати лет, и тем, что осталось от них, едва ли можно наполнить обычную корзинку. Я все время думал и думал об этом и никак не мог понять, что же нам досталось бы в случае победы. Если бы мы перебили косоглазых всех до одного, если бы прошли маршем прямо до Ханоя и сожгли бы его, сравняли с землей, если бы вернулись домой героями, как те, кто участвовал в “Буре в Пустыне”… Что бы мы получили?

– Уважение, как я понимаю, – заметил Джо.

– Нет, даже не уважение. Оно стало модным уже потом. Я это понял, когда увидел имена на черной стене. Когда увидел матерей и отцов, выписывающих на бумажки имена своих погибших детей, чтобы взять их с собой, потому что ничего другого у них не осталось. Я понял, что протесты против войны были справедливыми. Мы никогда не могли победить. Никогда.

– Подались к югу, – сказал Джо.

– Что?

– Подались к югу. Ты сказал Куртису, что никогда не поворачивал к югу. Что это значит?

Дэн использовал это выражение машинально, но, услышанное из уст другого человека” оно удивило его.

– Так мы говорили во Вьетнаме, – объяснил он. – Когда кто-то проваливал дело… Или праздновал труса… Мы говорили, что он подался на юг.

– И ты никогда не трусил?

– Не до такой степени, чтобы из-за меня кого-то убили или могли бы убить меня. Мы все хотели одного – выжить.

Джо хмыкнул.

– Часть жизни тебе удалось сохранить, а?

– Да, – сказал Дэн. – Часть.

Джо погрузился в молчание, и Дэн тоже умолк. Он не любил говорить о Вьетнаме. Если кто-то проявлял настойчивый интерес, Дэн мог без особых колебаний рассказать об Укротителях Змей и об их подвигах, о похожих на детей девчонках из баров Сайгона и снайперах в джунглях, которых его научили выслеживать и убивать, но он никогда не мог произнести ни слова о двух вещах: о деревне и о серебристом дожде.

Солнце поднялось выше; утро кончалось. День выдался неподходящий для “билетов”. Около одиннадцати в Долине притормозил белый грузовик, и водитель спросил, умеет ли кто-нибудь расписывать стены. Джимми Стегс и Куртис получили-“билет”; они уехали, а остальные вновь расселись и принялись ждать.

Дэн чувствовал, что жестокая жара истощает его, но у него не было сил перейти к своему пикапу, чтобы там хотя бы на время укрыться от солнца. Двое молодых парней достали бейсбольные перчатки и мяч, скинули пропотевшие майки и начали перекидываться. Мужчина с табличкой на шее сидел на бордюре и не отрываясь глядел в ту сторону, откуда, словно посланцы Бога, должны были появиться люди с “билетами”. Дэн хотел подойти к нему и сказать, чтобы он снял свою табличку, что человек не должен ничего просить, но не стал этого делать.

Этот светловолосый мужчина вновь напомнил ему кого-то. Воспоминание было связано с именем Фэрроу. В нем был такой же цвет волос и такое же мальчишеское лицо. Фэрроу, парень из Бостона. Ну, в те давние дни они все были молоды, разве не так? Но мысли об этом Фэрроу разбередили старую рану; и Дэн прогнал от себя эти воспоминания.

Дэн родился в Шривпорте пятого мая 1950 года. Его отец, сержант военно-морских сил, которого его приятели-рабочие с завода по разливке пепси любили называть “майором”, покинул сей мир в 1973 году, выстрелив из револьвера себе в рот. Мать Дэна, которая вечно хворала, переехала во Флориду, где у нее была старшая сестра, хозяйка цветочного магазина. С точки зрения Дэна она поступила совершенно правильно. Его сестра Кэти – она была на три года старше Дэна – жила в Таосе, Нью-Мексико и торговала украшениями из бирюзы и меди. В отличие от брата, Кэти всегда ненавидела квасной патриотизм “майора”. Едва ей исполнилось семнадцать, она сбежала с компанией хиппи – “позором земли”, как называл их “майор” – и отправилась на золотой Запад. Дэн, как праведный сын, окончил школу, коротко постриг волосы, выучился на плотника, а потом не без участия отца был отправлен на призывной пункт, чтобы, как “порядочный американец”, исполнить свой патриотический долг.