Гордон Макгил - Омен. Армагеддон 2000

— Я Мэри Ламонт, — представилась старуха. — Я была медсестрой и присутствовала при твоем рождении. Юноша молчал.

— В тот момент, когда ты появился, у меня начался приступ артрита, и с тех самых пор боль не отпускает меня. Я принимаю лекарства, но от них мне еще хуже. Во сне мне кажется, что это Бог наказывает меня.

— Он может, — промолвил юноша.

— Я не в силах дольше терпеть эти муки и скоро сведу счеты с жизнью. Но прежде, чем умереть, я хотела видеть тебя. Хоть раз глянуть на то, чему я помогла появиться на свет.

Юноша широко распростер руки и повернулся в профиль.

— Надеюсь, ты довольна.

Старуха двинулась, и вновь раздался скрип ее костей.

— Не благословишь ли ты меня?

Юноша поднялся со стула и в упор взглянул на скрюченную фигуру у старой женщины. Он опустил на ее лоб руки, и она прикрыла глаза. И вдруг, вздрогнув, посмотрела на него:

— Я всю жизнь служила ему. Я помогла и при твоем рождении, и ради твоего отца убила младенца.

Пальцы юноши впились в ее кожу, и лицо его исказилось гримасой негодования.

— Я присутствовала на том сборе, когда отец твой приказал перебить всех младенцев, родившихся в один день с Сыном Божьим. Я выполнила свой долг и всегда надеялась…

— И на что же ты надеялась? — резко перебил юноша ледяным тоном.

— Я надеялась, что именно мне удастся уничтожить Божье Дитя.

— Так вот, твоя надежда умрет с тобой вместе, — яростно отрезал юноша и сделал шаг назад, брезгливо вытирая о рубашку руки, будто они касались яда.

— Вы предали его. Вы все предали его. Сын Божий до сих пор жив. День за днем изливает он на человечество свое снисходительное внимание, свою добренькую, лишенную плотских радостей любовь. И влияние его час от часу возрастает. Он всегда настороже и ожидает меня.

Сын Дэмьена отступил назад, брызжа слюной прямо в лицо старой женщине.

— Вы предали его, и вы предаете меня.

Старуха беззвучно разрыдалась, слезы струились по глубоким морщинам, собираясь в уголках рта. Она подняла скрюченную руку, чтобы отереть их. Тут юноша снова в упор глянул на нее.

— И ты полагаешь, будто твоя боль — это проделки Бога? — Он покачал головой. — Нет. Бог наказывает человечество за многие грехи. Мой же отец ни за что не карал. Только за предательство. Только этого он не прощал. Не простил и тебе.

Старуха с мольбой глядела на юношу.

— Но я все исполнила, что от меня требовали. Я больше ничего не могла сделать. Что же еще?.. Юноша отвернулся от нее:

— Убирайся отсюда.

Старуха сделала шаг назад и рухнула в кресло-коляску. Ничто более не сдерживало ее слез.

— Пожалуйста, прости меня, — рыдая, просила она.

— Вы предали его. — Он повернулся спиной к старухе. — И пусть душа твоя навеки погрузится в мертвое море лицемерия.

Стон вырвался из старческой груди, и Бухер бросился было к коляске.

— Оставь ее, — сухо приказал юноша. — Пусть катится отсюда.

Бухер застыл на месте, раздираемый желанием хоть как-то успокоить старую женщину и страхом перед силой этого юноши.

Старуха развернула коляску и медленно направилась к двери. В напряженной тишине раздавалось поскрипывание колес и старушечье всхлипывание. Затем дверь захлопнулась.

Поль взглянул на юношу:

— Тебе не кажется?..

Оборвав Бухера на полуслове, сын Дэмьена стремительно прошел мимо него и покинул столовую. Внутри у него клокотала ненависть.

Добравшись до такси, она уже вполне овладела собой. Старуха даже улыбнулась пару раз шоферу и всю дорогу болтала с ним о каких-то мелочах. Машина притормозила у ее дома. Старуха очутилась, наконец, в своей квартире. Она пересекла гостиную и направила свое кресло-качалку в святая святых — в спальню, куда вход был строжайше заказан кому бы то ни было.

Все в спальне: и стены, и потолок, и пол — было выкрашено в черный цвет. На стене висели два портрета:

Дэмьена Торна и молодой женщины. Из мебели здесь находились только кровать, письменный стол и стул. И еще две книжные полки. На первой стояли библейские справочники и словари, на другой — порнография. Старуха протянула руку и коснулась корешков книг, затем внезапно схватила со стола пресс-папье и запустила им в фотографию Дэмьена Торна. Но силы покинули ее. Пресс-папье ударилось об пол, даже не задев портрета. Старуха чуть не задохнулась от отчаянья. Медленно и с трудом она выпрямилась в кресле, встала, сняла со стены другую фотографию и, как пришибленное насекомое, заковыляла к кровати. Старуха прилегла на постель, не отрывая глаз от портрета, что держала в руках. На нем была запечатлена сама Мэри Ламонт всего за пару месяцев до того, как она покинула отчий дом. Девушку сфотографировал тогда отец. Мэри являла в тот момент классический образчик идеальной девушки: скромная, наивная, недоступная. До тех пор, пока не встретила парня, который сам себя называл «искусителем». И покатилось. А потом наступил хаос.