Стивен Кинг - Противостояние

– Все будет в порядке, милая.

Когда взошло солнце, они все еще ехали на восток, пересекая Неваду, и Чарли непрерывно кашлял.

Заправочная станция «Тексако» Хэпскомба располагалась на шоссе 93 чуть севернее Арнетта, захудалого городишки из четырех улиц, в ста десяти милях от Хьюстона. В тот вечер на заправке собрались завсегдатаи и, усевшись рядом с кассовым аппаратом, пили пиво, лениво болтали и наблюдали, как мотыльки кружат у большой освещенной вывески.

Заправка принадлежала Биллу Хэпскомбу, так что все прислушивались к его мнению, пусть он и был круглым идиотом. Каждый рассчитывал на такое же отношение и к себе, если б все собирались в принадлежащем ему заведении. Да только ничего им не принадлежало. Арнетт переживал трудные времена. В 1980 году в городе работали два промышленных предприятия: фабрика бумажных изделий (главным образом одноразовой посуды для пикников и барбекю) и завод электронных калькуляторов. Теперь бумажную фабрику закрыли, а калькуляторный завод дышал на ладан – выяснилось, что делать калькуляторы на Тайване было гораздо дешевле, равно как и портативные телевизоры, и транзисторные радиоприемники.

Норман Бруэтт и Томми Уэннамейкер, раньше работавшие на бумажной фабрике, жили на социальное пособие. Хэнк Кармайкл и Стью Редман работали на заводе калькуляторов, но им редко удавалось простоять у конвейера больше тридцати часов в неделю. Виктор Полфри вышел на пенсию и курил самокрутки из вонючего табака – ничего другого он позволить себе не мог.

– И вот что я вам скажу. – Хэп положил руки на колени и наклонился вперед. – Они просто должны заявить: в жопу всю эту инфляционную хрень. В жопу весь этот государственный долг. У нас есть печатный станок и есть бумага. Нам надо напечатать пятьдесят миллионов тысячедолларовых банкнот и запустить их, мать вашу, в оборот.

Только Полфри, который до 1984 года работал у станка, демонстрировал достаточно самоуважения, указывая на особенно глупые утверждения Хэпа. И теперь, скручивая очередную вонючую сигарету, он ответил:

– Нас это никуда не приведет. Попробуй – и получишь Ричмонд в последние два года Гражданской войны. В те дни если ты хотел коврижку, то давал пекарю конфедеративный доллар. Он клал его на коврижку и отрезал кусок шириной с этот самый доллар. Деньги – всего лишь бумага, знаешь ли.

– Я знаю, что некоторые с тобой не согласны, – кисло сказал Хэп, взяв со стола красный пластмассовый держатель для бумаги, заляпанный маслом. – Я задолжал этим людям. И они все сильнее из-за этого нервничают.

Стюарт Редман, возможно, самый тихий человек во всем Арнетте, сидел на треснувшем пластмассовом стуле «Вулко» с банкой пива «Пабст» в руке и через большую витрину смотрел на шоссе 93. Стью знал, что такое нищета. Он вырос в этом городе, сын дантиста, скончавшегося, когда мальчику едва исполнилось семь, и оставившего жену и еще двоих детей.

Мать нашла работу на стоянке грузовиков «Красный шар», расположенной неподалеку, – Стью мог бы видеть стоянку с того места, где сидел, если б она не сгорела в 1979 году. Денег хватало на еду для четверых, но не более того. С девяти лет Стью пришлось работать, сначала – на Роджа Такера, которому принадлежала стоянка «Красный шар»: после занятий в школе мальчик помогал разгружать грузовики за тридцать пять центов в час. Потом он перешел на скотобойню в соседнем городке Брейнтри, солгав насчет своего возраста, чтобы трудиться двадцать изнурительных часов в неделю по минимальной ставке.

Теперь, слушая, как Хэп и Вик Полфри спорят о деньгах и об их загадочной способности исчезать, лишь только появившись, Стью вспоминал о том, как кровоточили поначалу ладони от бесконечных тачек с внутренностями и шкурами. Он пытался прятать руки от матери, но не прошло и недели, как она все увидела. Немного поплакала, хотя была не из плаксивых. Однако упрашивать его оставить работу не стала. Понимала, в каком они положении. Реалистично смотрела на жизнь.

Отчасти молчаливость Стью объяснялась тем, что у него никогда не было ни друзей, ни времени для них. Сначала школа, потом работа. Его младший брат Дев умер от пневмонии в тот самый год, когда он начал работать на скотобойне. Стью так и не смог его забыть. Может быть, из чувства вины. Он любил Дева больше всех на свете… но с его смертью одним ртом стало меньше.