Танит Ли - Сабелла

Я стала думать о нашем маленьком городке, о его неоновых огнях, о парнях, что окликали меня на улицах, и о том, как горел кончик моего языка, словно на него уронили каплю пламени. Я думала о том, как овладевала ими. Как утоляла ими жажду. Как дышала ими. Я думала о Сэнде.

Встав с кровати, я поежилась и спустилась вниз. На мне были старинные земные джинсы и рубашка. Может быть, этой ночью я покину стены дома. Может быть, олени сейчас бегут к Монтиба, где в скалистых черно-красных низинах лежат их пастбища, словно накрытые столы.

Я достала из холодильника немного настоящего апельсинового сока, разморозила его и выпила. Достала из пачки сигарету. И в том, и в другом имелась небольшая примесь синтетического гашиша, который можно достать у любого наркоторговца. Я закурила, и спазмы в животе утихли.

Мои волосы цвета черного кофе отбрасывали естественные блики, светлой медью отражаясь в оконном стекле. Помнишь, как была кислотной блондинкой, Сабелла?

Камень мерцал у меня в ложбинке меж грудей. Теперь он был всего лишь светло-розовым, насыщенный багряный цвет исчез. Точный прибор. Когда-то он почти всегда оставался красным, а порой бывал, словно тлеющий уголь, словно волчий глаз.

Я поставила мелодическую поэму Нильса, закрыла глаза и представила, как шестьдесят лет буду жить одна в этом доме.

Дождавшись, пока доиграет Нильс, я отключила аудио. Вышла в прихожую, нажала кнопку, отпирающую дверь, шагнула на крыльцо.

И стоя на крыльце, увидела крошечный, словно булавочная головка, ореол света, ползущий по дороге внизу — с востока, от Озера Молота. На этой дороге есть ночное движение, хотя и весьма редкое. Но эта машина свернула на грязный проселок, отходящий от шоссе, и запылила к моему дому. Она пришла за мной.

Фары озарили окрестности мертвенной белизной и погасли. Машина затормозила в сорока ярдах от дома, там, где дорога теряется в чахлой траве.

Это мой дядюшка-боров. Хочет, чтобы я подписала его проклятые бумаги.

Дверка машины скользнула в сторону. Кто-то вышел, дверка вернулась на место. Еле слышно стрекотали цикады. В полной темноте лишь звезды освещали моего гостя.

Это был Сэнд.

— Вот и я, — сказал он; не вызывающе, а застенчиво. На плече у него висела сумка. — Мне надо было снова увидеть тебя, Белла. Я глазам своим не поверил, когда проснулся, а тебя не оказалось рядом. Почему ты ушла, Сабелла?

— Как ты меня нашел? — спросила я, потому что надо же было что-то сказать.

Цикады, которые изредка поют на плато, испуганно смолкли при звуке наших голосов, разбивших тишину.

— Того, кто тебе по-настоящему нужен, найти очень просто.

Боров знал, где я живу. Может быть, знали и другие из окружения Касси. Сэнд выследил меня до дома тетушки. Вероятно, он подкупил слуг и был достаточно убедителен, чтобы вытянуть из них мой адрес.

«Ты нужна мне, крошка», — сказала ночь сотней разных голосов. Так много? Может быть, меньше? Может, и больше… Голоса мужчин, которые возвращались ко мне. Менее чем в двадцати ярдах отсюда мужчина вошел в меня под апельсиновым деревом. Почему я не убила его?Он же заслужил это.

— Сэнд, — сказала я. Голос мой был сдавленным.

Сэнд, ты мне не нужен. Меня тошнит от тебя. Я ненавижу твое тело, и то, каков ты в постели, и, Сэнд… Сэнд…

— Белла, — произнес он. Его голос был сама нежность. Мое имя в его устах прозвучало как заклинание.

— Я хочу, чтобы ты уехал.

— Нет, не хочешь. Ты хочешь меня. Пожалуй, нам стоит быть честными друг с другом — для разнообразия. А с другой стороны, ложь не поможет, Сабелла.

Он уронил свою сумку, подошел и обнял меня, прижимая к себе. Он дышал тяжело, будто только что боролся с течением бурной реки, а я была берегом, и теперь, рядом со мной, ему ничего не грозило.

— Не плачь, Сабелла. Почему ты плачешь?

— Ты мне не нужен.

Но я уже тянула его за руку, и мы поднимались на крыльцо. Дверь оставалась распахнутой настежь. Ночь изумленно заглядывала в дом.

Сэнд прижал меня к стене.

Плоть была права.

Его сжигало нетерпение. Он не ждал от себя такого и извинялся, срывая с меня рубашку.

Много веков назад выяснилось, что умирающие от туберкулеза способны испытывать сильнейшее плотское влечение.

Инкубы и суккубы доставляли своим жертвам такое немыслимое наслаждение, что жертвы, не в силах воспротивиться, предпочитали объятия смерти живым любовникам.

Терпение. Не стоит убивать его.

Еще успеется.

Конечно, он не вернется. То, что вампиры оживают после смерти — еще один миф. Он не восстанет из могилы. Он останется в ней. Его янтарь, его бронза, соболий мех волос — все расточится.