Брайан Ламли - Из глубины

Наступило 9 января 1946 года. Кроу приехал по указанному в письме адресу в Бэрроуз [3]. Впервые услышав это название, Кроу представил себе равнину курганов и дольменов... Но оказалось, что усадьба расположена в конце уединенной извилистой лесной дороги неподалеку от старинного и живописного городка Хаслемир в графстве Сюррей. Большой двухэтажный дом, обнесенный высокой каменной стеной и окруженный обширным садом с темными кустарниками, заросшими тропинками и засохшими дубами, увитыми буйными гирляндами плюща, сильно отличался от классических английских особняков.

То, что этот дом некогда был великолепен, было неоспоримым, но очевидным был и тот факт, что в последнее время из-за невзгод войны его сильно запустили. Кроме запустения и общего унылого облика, присущего любой загородной усадьбе Англии в зимнее время, на Бэрроузе лежала печать какой-то мрачности. Было что-то гнетущее в его тусклых маленьких окнах, в кирпичных стенах, затаившихся в сени дубов и непроходимых зарослях кустов. Походка Кроу стала неторопливой и нерешительной, когда он вошел в усадьбу и, пройдя через скрипучие железные ворота и оставив позади подъездную аллею, побрел по заросшей шиповником тропинке к парадному входу.

После того как Кроу позвонил, массивная дверь резко распахнулась, и на пороге возник человек, больше напоминающий привидение, — сам Джулиан Карстерз, чей облик совершенно расходился с тем, каким представлял его себе молодой секретарь. Карстерз выглядел так, что даже та малость, которая осталась от сдержанной, но неистребимой жизнерадостности Кроу, немедленно испарилась. Внешность хозяина оказалась поистине зловещей.

Не представившись, даже не протянув руки, Карстерз провел его по мрачному коридору в гостиную — темную комнату, где тени, казалось, были нарисованы прямо на дубовых панелях. Там, включив тусклую лампу, Карстерз наконец представился и предложил посетителю сесть. Но руку гостю он так и не протянул.

Теперь, несмотря на скудное освещение, Кроу смог лучше рассмотреть внешность человека, который должен был стать, пусть и временно, его работодателем. То, что он увидел, не вселило в его сердце надежды. Карстерз оказался чрезвычайно высоким и худым, почти истощенным человеком, с широким лбом, густыми черными волосами и кустистыми бровями. Его бледность странно гармонировала с общей атмосферой дома. Запавшие щеки и сутулые плечи не давали точно определить его возраст. Ему можно было дать от семидесяти до восьмидесяти пяти лет, а возможно, он был еще старше. Его окружала аура, наводящая на мысль о замедленном или измененном процессе старения, которая обычно ассоциируется с мумиями, хранящимися в музейных альковах.

И все же, более пристально вглядевшись в лицо хозяина усадьбы, делая это осторожно и как можно более незаметно, Кроу заметил оспины, пятна и морщины бесчисленных лет, как будто Карстерз или прожил намного дольше отведенного ему срока, или же вел слишком бурный образ жизни. И молодой человек снова поймал себя на том, что сравнивает хозяина усадьбы с сухой и пыльной мумией.

В темных глазах Карстерза светилась мудрость, которая частично искупала холодное и недоброе выражение лица. Хотя Кроу совершенно не понравилась внешность этого человека, он решил, что перед ним человек мудрый, обладающий обширными оккультными знаниями, которыми, как утверждали, Карстерза наделила жизнь, полная дальних путешествий и уединенных изысканий. И, разумеется, он выглядел как ученый человек, или, по меньшей мере, человек, всей душой преданный своему делу.

В нем чувствовалась и скрытая сила, которая на первый взгляд никак не сочеталась с глубокими морщинами, изрезавшими его лицо и худые руки. Едва он начал говорить, его голос, плавный и звучный одновременно, подсказал Кроу, что он имеет дело с человеком огромной силы. После нескольких бессистемных вопросов и ничего не значащего обмена репликами Карстерз внезапно спросил у своего гостя дату его рождения. Задав вопрос, он замолчал, буравя Кроу внимательным взглядом в ожидании его реакции.

Кроу, которого этот вопрос застал врасплох, почувствовал непонятный озноб, будто внезапно открылась дверь, ведущая в холодное и враждебное место. Какое-то шестое чувство вопреки всякой логике предупредило его, что вопрос Карстерза опасен, как дуло заряженного пистолета, приставленное к виску. Практически не раздумывая, Кроу ответил, прибавив себе целых четыре года:

— Э-э-э, второе декабря 1912 года, — ответил он с нервной улыбкой. — А что?