Алексей Атеев - Серебряная пуля

— Попробуй, — отозвался цыган.

Но Илья только молча сплюнул и отвернулся.

Хрипение оборотня неожиданно прекратилось, и тут медведи отпрянули от него сами.

— Смотрите! — закричал Хохотва. — Смотрите!!!

На месте громадного медведя лежал обнаженный человек. Он был совершенно цел, ни капельки крови не было заметно на его белоснежной коже.

— О! — благоговейно воскликнул Капитан Блад.

— Всадить в него, что ли, еще одну пулю, — процедил Илья, — надоели мне эти чудеса.

— Нет-нет, — умоляюще произнес Хохотва, — не надо, обратите внимание на медведей.

И действительно, звери, еще минуту назад с остервенением рвавшие мохнатую тушу, отступили назад и, казалось, с трепетом взирали на обнаженную фигуру, лежащую на грязных опилках. Потом Сударь как бы крадучись приблизился к лежащему, осторожно наклонился над ним и лизнул его правую руку. Потом он отошел прочь, но ту же процедуру проделала медведица, за ней Яшка, и наконец медвежонок подкатился мохнатым шариком к лежащему и лизнул его в губы.

— Чудны дела твои, господи, — задумчиво произнес Илья, а Капитан Блад вновь, в который уже раз, перекрестился.

— Пойдемте спать, товарищи, — сказал Илья, — завтра разберемся.

Пантелеев очнулся и понял, что лежит на земле. Над головой ярко светили электрические лампы, и их сильный беспощадный свет проникал, казалось, в каждую клеточку мозга. Пантелеев понял, что умирает. Множество раз вот так же, совершенно нагим, он возвращался в человеческий облик, но теперь наступил последний час. И странное дело, ему было легко и свободно, ничего внутри не болело, но жизнь по капле вытекала из человеческого тела. Холодная сверкающая пустота надвигалась на него. Неотвратимая и столь долгожданная. И пугающая. «Бездна, наполненная ванильным мороженым», — неожиданно пришло ему на ум сравнение. Он столь долго стремился избавиться от того, кто сидит внутри, и вот наконец это свершилось. «И все-таки почему он? — в последний раз задал себе вопрос Пантелеев. — Почему? За что? Судьба, случай, предопределение, кара за чьи-то чужие грехи? А может быть, за свои? Но какие? Ведь он был тогда мальчишкой. За отца, который всю жизнь стремился уйти в сторону, обдурить судьбу. Он, конечно же, не узнает. Или узнает? Может быть, очень скоро».

Пантелеев закрыл глаза. Потом снова открыл их и посмотрел на людей, стоявших неподалеку. Они в клетке, а он на свободе. Правда, они не знают этого. Они многого не знают. Тот, кто сидит внутри, исчез, а знание осталось. Не ведают они, скажем, что сейчас, именно сейчас и произошел настоящий обряд, что тот, кто сидит внутри, вовсе не уничтожен, его просто невозможно уничтожить. Что новый переход свершился или свершится вот-вот. Сам он уже не узнает, кто станет следующим. Но счастлив он или нет? Тот, кто сидит внутри, столь долго пребывал в нем, что он просто не смог жить вне его. Симбиоз — так вроде это называется. Взаимосуществование двух совершенно разных организмов. Симбиоз прерван. Точка.

А может, он не один такой? Может, их много, людей-медведей, людей-оборотней? Может, вся страна населена подобными существами? Спящими в своих берлогах, сосущими лапу, а проснувшись, начинающими крушить все и вся.

Жестокими и добрыми попеременно. Зверьми и людьми, заключенными в одну оболочку.

Он в последний раз взглянул на яркое пятно над головой. Нимб электрической лампочки, а может, луна, превратился в огненное кольцо, и его стало затягивать в это кольцо. Медленно и неотвратимо, точно дым сигареты, вытягиваемый вентилятором. Огненный круг трансформировался в трубу с нестерпимо сверкающими стенами, и он понесся по этой трубе все быстрее и быстрее… навстречу бездне, наполненной ванильным мороженым.

События, описанные выше, наделали много шума. Смерть известного кинорежиссера, и где — в захудалом цирке на окраине Рязани, привела общественность в горестное недоумение. Как бедняга Комов попал в шапито, ведь именно в тот день он должен был присутствовать на важнейшем мероприятии — отправке новоиспеченных студентов-первокурсников института кинематографии на картошку в Пахру. Что же произошло?

Вскрытие тела кинорежиссера показало, что у несчастного случился обширный инфаркт.

— Надорвался, — так горестно заметил в частном разговоре известный критик Хорунджиев. Фраза была подхвачена и мгновенно разнеслась по Москве. «Надорвался… надорвался…» — передавали из уст в уста. Но вскоре новые, еще более невероятные слухи потрясли мир кинематографии. На даче у покойного были обнаружены два трупа, причем люди-то были известные: фотохудожник и популярный журналист не менее популярной молодежной газеты. Недоумение, смешанное с испугом, охватило творческие массы.