Эдгар По - Бойся Кошек

Этому доктору всегда доставляло особое удовольствие докопаться до скрытых причин самых неправдоподобных и фантастических событий, в которые, на первый взгляд, совершенно невозможно поверить. Разобраться в хитросплетениях сущности предметов и явлений — а заодно принести облегчение страждущей человеческой душе — всегда было его истинной страстью. А те узлы, которые ему удавалось подчас распутать, и в самом деле были невероятными и донельзя странными.

В своей повседневной жизни мы, естественно, нуждаемся в каком-то надежном, или, по крайней мере, достаточно проверенном базисе, на котором можно было бы построить здание собственной веры, в некоем ориентире, посредством которого можно хотя бы попытаться объяснить суть происходящего. Людям авантюрного плана подобные вещи давно ясны и понятны: они всегда имеют при себе адекватное объяснение их волнительного существования, а характеры таких личностей неизменно толкают их в пучину обстоятельств, из которых всегда произрастают всяческие приключения. Ничего иного они и не ожидают и, к вящему своему удовольствию, в конце концов, с радостью получают.

Что же до заурядных, бесцветных личностей, то они попросту не имеют права на то, чтобы стать участниками выдающихся событий, и, коль скоро именно на это они и настраивают себя, любое отступление от данного правила неизменно разочаровывает, если не сказать, шокирует их. Причем, не только их самих, но и окружающих, по самодовольным суждениям и оценкам которых словно бы наносится ощутимый удар.

— Надо же, и все это приключилось с таким типом?! — невольно восклицают они. — С этим-то серым, невзрачным человеком? Да это просто абсурд! Нет, что-то здесь не так.

И все же не оставалось никаких сомнений в том, что с маленьким Артуром Везином действительно произошло нечто странное, о чем он доверительно поделился именно с доктором Силянсом. Так или иначе, но события эти действительно имели место, несмотря на насмешки друзей и знакомых, до которых дошли слухи об этой истории и которые, впрочем, весьма разумно заметили, что «подобное еще могло бы приключиться с этим сумасбродом Изаррдом или старым чертякой Менски, но уж никак не с заурядным Везином, которому на роду написано жить и умереть по строгой схеме».

Однако по какой бы схеме ни суждено было умереть Везину, жизнь его протекала отнюдь не по ней, ибо данный инцидент приключился именно в его, во всем остальном абсолютно беспросветной, жизни, и услышать его рассказ, наблюдать за тем, как меняются черты его бледного лица, и слышать его голос, который по мере развития повествования все более смягчался и затихал, означало бы прийти к выводу о том, что за этими обрывающимися на полуслове фразами скрывается нечто большее, нежели он говорил на самом деле. Всякий раз, когда Везин рассказывал свою историю, он словно заново переживал ее; вся его личность будто окутывалась этим пересказом. С каждым монологом она подчиняла его себе все больше и больше, отчего рассказ нередко превращался в пространное извинение за те переживания, которые ему довелось вынести. Он будто просил у вас прощения за то, что принял участие в столь фантастических событиях.

Маленький Везин являлся робкой, мягкой, чувствительной натурой, редко способной постоять за себя, доброй по отношению к людям, равно как и к зверям, и почти генетически противящейся тому, чтобы сказать кому-то «нет» или добиваться того, на что он вполне мог бы претендовать по праву. Линия жизни проходила безнадежно далеко от всего, что по своей волнительности выходило за рамки банального опоздания на поезд или заурядной потери зонтика. Кроме того, когда это событие приключилось, ему уже было далеко за сорок, хотя ни его друзья, ни даже он сам об этом не догадывался.

Джон Сильянс, который неоднократно выслушивал его повествование, замечал, что по ходу рассказа Везин иногда опускал некоторые детали, либо, напротив, вставлял новые; но все они неизменно вызывали у него ощущение правдивости и искренности, а потому история эта с кинематографической точностью отпечаталась в его профессиональном сознании. Ни одна деталь не была выдумана или искажена, и когда Везин пересказывал ее со всеми подробностями, эффект оказывался поразительным. Вызывающие карие глаза этого человека приобрели необычный блеск, и многое в его обворожительной личности, что обычно тщательно скрывалось, выходило наружу и проявляло себя. Разумеется, там в немалой степени присутствовала и присущая ему скромность, но в своем рассказе он словно забывал про настоящее и позволял себе с живостью изобразить то, как он снова оказывается в прошлом своего необычного приключения.