Мария Барышева - Дарители

— А если я вернусь? — спросила она дрогнувшим голосом. — Если я сейчас все брошу и поеду к тебе?

— Не бросишь ты ничего и не поедешь никуда.

— А если?!

Слава немного промолчал, потом сказал — все так же равнодушно:

— Мне надоело жить по «если». Спасибо, что позвонила — теперь буду знать, что ты жива-здорова, и моя совесть будет спокойна.

— Ты ведь совсем недавно говорил, что тебе неважно, какой я стала. Ты говорил, что никогда не уйдешь. Говорил, что мог бы сделать для меня что угодно.

— Недавно? — Слава прохладно усмехнулся. — А, по-моему, это было очень давно. К тому же, разве я не сдержал обещания? Разве это я ушел? Знаешь, я действительно мог сделать для тебя что угодно. Я и так для тебя сделал немало. Желаю творческих успехов!

Он положил трубку, прежде чем Наташа успела что-то сказать.

Она опустила трубку на рычаг и прижалась к стене, обхватив себя руками. Потом со стоном сползла на пол и повалилась набок, закрыв лицо ладонями. Слезы текли сквозь пальцы — не вода — кровь из самого сердца души, боль, сочащаяся по каплям. Все должно было быть совсем не так, все должно было быть спокойно, и она бы всего-навсего почувствовала себя освобожденной. Она и чувствовала себя освобожденной.

Тогда почему же было так больно?

В начале ноября в Волжанске зарядил упорный, мелкий, холодный дождь, и свинцово-серое небо придавило город, на многие дни погрузив его в постоянные сумерки. Река беспокойно ворочалась в своем ложе, и долетавшие с нее гудки звучали болезненно-простуженно. Улицы расплылись в дожде, фонари зажигали рано, и вдоль дорог протягивались смазанные неровные пятна света. Зонты не спасали от косых водяных нитей, сигареты приходилось прятать под сжатыми пальцами, иначе они мгновенно промокали. Редко удавалось покурить в машине — большую часть времени он проводил вне нее — высматривал, наблюдал, анализировал. И все же — время его пребывания в Волжанске, если верить Чистовой, подходило к концу, а похвастаться было особо нечем.

За это время Наташа стала почти неприступна, и он постоянно видел ее в обществе Баскакова и его охраны. Поэтому подбираться к ней слишком близко было для него опасно. Все же он узнал, что на нее оформляют аренду помещения для будущего антикварного магазина, но понятия не имел, что Чистова собирается предпринимать, когда дойдет до дела — она в этом ничего не смыслила, не была ни спецом в торговле, ни искусствоведом, ни антикваром. Он не знал, для чего она это затеяла. Другое дело, что она стремительно обрастала серьезными знакомствами, и Андрей только диву давался, наблюдая, как ловко у нее это получается. Она притягивала людей, как магнит, словно каждый видел в ней особую черту, близкую себе самому, может, даже родственную. Темное и вправду могло быть очень привлекательным. Многогранная, она поворачивалась к каждому его собственной гранью. Баскаков, судя по всему, не узнал ее, впрочем, это и не было удивительно. Если бы Андрей после той гонки возле Ялты до сегодняшнего дня не видел Наташу, он бы сам ее не узнал.

На некоторые выезды Баскаков брал с собой Сканера, и Андрей несколько раз видел, как он и Наташа спокойно шли рядом, садились в одну машину, ели в ресторане за одним столиком. Вот это его настораживало. Сканер отличался от других людей, внешний облик для него не помеха. Он не мог не узнать Чистову, равно как и она его. Не сдает ее Баскакову, потому что боится до смерти? Или заключил с ней какое-то соглашение? Это было плохо.

Он ни разу не видел, чтобы Наташа работала, но, с другой стороны, он не имел доступа во все места, где она бывала. Он ни разу не видел, чтобы она носила с собой что-нибудь, похожее на холсты, рисовальные принадлежности… но это тоже ни о чем не говорило, и картины никак нельзя было сбрасывать со счетов.

Выбрав время Андрей обшарил то Наташино жилье, которое ему удалось найти: однокомнатную квартирку и гостиничный номер в «Волжанской», но не нашел ничего, кроме кучи обуви, дорогих тряпок, груды безделушек и совершенно ненужного барахла, которое ей непонятно зачем понадобилось — вплоть до радиодеталей, набора отверток и мужского парфюма. Глядя на них, он вспомнил рассказ Виты об апельсине, который Наташа так ловко стащила на рынке.

Вскоре Наташа выехала из гостиницы и сняла просторную трехкомнатную квартиру в новом районе, в одном из огромных домов с большими арочными подъездами, зимними садами на лестницах и на крыше и хорошей охраной. Туда пробраться было намного сложнее, но ему это все же удалось. В новой квартире обнаружился все тот же набор вещей: разница была в том, что в ней царил куда больший порядок, и на все обстановке лежал особый отпечаток парадности — здесь не столько жили, сколько принимали гостей. Увеличилось количество дорогих побрякушек, но ничего, хоть сколько-нибудь имеющего отношение к рисованию, Андрей не нашел. Зато нашел нечто другое: в одном из ящиков лежала записка, сделанная быстрым неровным почерком.