Стивен Кинг - Худей!

«Или кто-то захочет по-быстрому и экзотично поиметь цыганку», — подумал Халлек. Он снова увидел разрез юбки девушки, когда она шагнула в фургон. «Как она двигалась?» И сам же ответил: «Как океан, готовящийся к шторму».

— Люди покупают у них наркотики?

«В наши дни необязательно покупать наркотики у цыган, дорогая. Их всегда можно приобрести на школьном дворе».

— Гашиш, наверное, — сказал он, — или опиум.

Еще подростком Вилли Халлек приехал в эту часть Коннектикута и с тех пор жил тут — в Фэрвью и соседнем Нортпорте. У же лет двадцать пять он не видел цыган… с тех пор как ребенком рос в Северной Калифорнии и потерял пять долларов. Он копил их три месяца на подарок матери, а потерял за минуту на Колесе Судьбы. На Колесе Судьбы не позволяли играть детям до шестнадцати лет, но, конечно, если у тебя есть монета или зеленая бумажка, ты всегда можешь поставить. Некоторые вещи не меняются никогда, и главное среди них присказка: «когда горят деньги, все встают». Если бы раньше его спросили, он бы пожал плечами и ответил, что путешествующих цыганских караванов больше не существует. Но, конечно, кочующее племя никогда не вымрет. Они не оставляли нигде корней — человеческое перекати-поле, заключали какие-то сделки и исчезали из города с долларами — засаленными бумажками. Они пытались выжить. Гитлер пытался уничтожить их вместе с евреями и гомосексуалистами, но они переживут тысячу Гитлеров — так полагал Вилли.

— Я думала, что луг является общественной собственностью, — сказала Линда. — Мы проходили это в школе.

— Ну, некоторым образом это так, — согласился Халлек. — Общественная собственность означает общее владение всех городских жителей. Налогоплательщиков.

Щелк! Ложь № 2. Налоги не имели никакого отношения к владению или пользованию общей землей в Новой Англии.

— Налогоплательщики, — протянула Линда задумчивым тоном.

— Для пользования общественной собственностью требуется разрешение.

Щелк! Ложь № 3. Идея была опровергнута в 1931 году, когда кучка обедневших фермеров, занимавшихся выращиванием картофеля, построила хранилище в сердце парка Левинстона, штат Мэн. Город обратился к Рузвельтовскому Верховному Суду и даже не добился слушанья. Все случилось потому, что гувервильцы выбрали Петтингил-Парк — общественную собственность.

— Точно так же, когда приезжает цирк Шрайна, — добавил он.

— Почему же цыгане не взяли разрешения, папочка? — Линда говорила уже сонным голосом. Слава богу!

— Ну, может, они забыли.

«Такой же шанс как у снеговика в Аду, Лин. Только не в Фэрвью. Пока общественный луг виден с Фонарного проезда и из пригородного клуба, пока этот вид — часть того, за что платят — вместе с частными школами программного обучения и чистым воздухом и тишиной по ночам. Цирк Шрайна совсем другое дело. Пасхальные забавы еще лучше. Но цыгане! Вот ваша шляпа, вас зовут. Мы знаем, что такое грязь, когда ее видим. Конечно, мы ее не касаемся. Господи помилуй! У нас есть служанки и домработницы, которые избавляют нас от грязи в наших домах. А когда она появляется на общественном лугу, у нас есть Хопли».

«Вся эта правда не годится для девушки из начальной школы, — решил Халлек. — Эту правду проходят в высшей школе и колледжах. Может быть, тебе поведают ее подруги, а может, сама догадаешься. Она придет к тебе как радиопередача извне. Не нашего сорта, дорогая, держись подальше».

— Спокойной ночи, папочка.

— Спокойной ночи, Лин.

Он снова поцеловал ее и вышел.

Резкие порывы ветра пригнали тучи. Дождь застучал в окно его кабинета. Халлек очнулся от дремы. «Не нашего сорта, дорогая», — подумал он снова и неожиданно рассмеялся в тишине. Звук напугал его, потому что только психи смеются в пустых комнатах. Психи только и смеются, и именно из-за этого их называют психами.

«Не нашего сорта». Если он не верил в это раньше, то поверил теперь.

Теперь, когда похудел.

Халлек смотрел, как ассистентка Хьюстона набрала две ампулы крови из его левой руки и поместила их в коробку с ячейками, словно яйца в картонку. Раньше Хьюстон дал ему три баночки для стула и сказал прислать их почтой. Халлек угрюмо убрал их и заполнил графы, страшась скорее унижения, нежели неудобств.

— Спокойнее, — сказал ему Хьюстон, натягивая тонкие резиновые перчатки. — Пока чувствуешь обе мои руки на плечах, можешь быть спокоен, — и рассмеялся здоровым смехом.

Халлек зажмурился.

Он пришел к Хьюстону только через два дня. Врач сказал, что проследит и анализы крови сделают в первую очередь. Теперь Халлек оказался в уютном кабинете (фото клипперов на стенах, глубокие кожаные кресла, мягкий серый ковер), а Хьюстон проверял результаты. Сердце Халлека стучало, словно молот, на обоих висках собрались капли пота. «Я не расплачусь перед человеком, который рассказывает польские анекдоты, — говорил Вилли сам себе с мрачным бешенством уже не в первый раз. — Если появится такая необходимость, я поеду за город, припаркуюсь и только там расплачусь».