Александр Бушков: Сибирская жуть

Только уже в Комарово я узнал, что Елена Викторовна знала о происшествии больше всех. Потому что во время переписи данных на кладбище ее нога внезапно провалилась в какую-то неглубокую ямку. И Елену Викторовну окатило вдруг волной ледяного ужаса. Почему?! Ведь событие совсем не было пугающим; казалось бы, не произошло ничего, что могло бы вызвать такой внезапный приступ ужаса, не было таких причин. Из глубин сознания вспыхнуло что-то вроде «притащим»…

Но состояние было недолгим; яркий солнечный свет, ветерок и чувство долга быстро прогнали все страхи. Весь день Елена Викторовна переписывала сама и организовывала других, но чем меньше была загружена работой, тем чаще вспоминала неприятный, но короткий эпизод.

Но вот заснуть в эту ночь ей что-то мешало – еще до того, как вспыхнул по деревне лай. И если я спал хотя бы урывками, Елена Викторовна не спала совершенно. Так, полузабывалась, но одновременно прекрасно слышала происходящее вокруг.

Мне не хотелось бы комментировать эту историю. Придумать можно очень многое, но цена-то этим выдумкам? У меня нет точных сведений для того, чтобы дать происшедшему серьезное, надежное объяснение.

Я рассказал только то, чему был свидетелем, и уверен, что передал все точно. Вряд ли стоит вопрос – верить или не верить в то, что лаяли собаки и раздавались шаги. Если мы оба вменяемы – и я, и Елена Викторовна, – то лай и шаги все же были. А как это понимать – думать нужно…

Много рассказывают о призраках в английских замках, о «других хозяевах» старинных зданий, типа шведского арсенала в Таллине, дворца шведских королей. Но ведь «другие» существа норовят поселиться во всех брошенных человеком зданиях, на любой географической долготе и широте.

Каждый город порождает свой фольклор, и если в городе живет хотя бы уже несколько поколений, таких историй неизменно должно быть много.

Красноярск не исключение из правил; другое дело, что уж какой город – такие в нем и привидения.

В нашем городе не умирали британские аристократы и графини в развевающихся полупрозрачных одеждах не бежали к прудам – не было у нас таких графинь. Призраки оставляли совсем другие жители города. Кто жил, тот и оставлял, знаете ли.

Я понимаю, что привидение запойного монтера может вызвать приступ хохота… но почему, собственно?! Душа одинакова и у графини, и у ее сенной девки. И у графа, и у его лакея, и у современного монтера.

Я расскажу несколько случаев, которые кажутся мне наиболее достоверными и подтверждены серьезными свидетелями.

Стояли крещенские морозы 1984 года. Температура была для Сибири даже не особенно и низкая, градусов так минус двадцать, но мела поземка, вовсю переходящая в метель.

Мы сидели тогда в моем кабинете на улице Лебедевой с человеком, которого нет причин не называть, – с Константином Николаевичем Ауэрбахом, сыном известного археолога, с учеником моего деда. В стране не кончилась брежневщина, жить было нетрудно, но противно.

Шел «контрреволюционный снежок», вскоре перешедший в метель. Снежный вихрь все закрывал старинные деревянные дома на другой стороне улицы. Квартира у меня на первом этаже, в чем есть и преимущества: хорошо видна метель, еле ползущие машины с включенными среди дня фарами, – не так далеко от природы.

– Тут вот, в этом доме, – Константин Николаевич делает широкий жест рукой, указывает дом. – Тогда жил купец один, Вилькицкий…

То есть фамилия этого купца совсем другая, это я сейчас придумал, потому что потомки купца и сегодня живут в городе под той же фамилией. Но дом сохранился до сей поры по адресу: улица Лебедевой, 34. Двухэтажный деревянный дом, очень красивый, с деревянной резьбой, двумя симметричными башенками по краям.

А произошла эта история в году, когда было в Красноярске то ли семь, то ли восемь «правительств». Все – с мандатами, с наганами и с чрезвычайными правами проводить мобилизации, обыски, реквизиции и конфискации. Вопрос, конечно, кого мобилизовывать и у кого конфисковывать. Пытались «правительства» пограбить… то есть в смысле реквизировать пригородные деревни, но тут вот какая загвоздка вышла… Мужики, когда настоящее правительство исчезло, сразу стали своим умом жить и все «правительства» ни в грош не ставили. А если их пытались реквизировать, комиссарам потом бегать приходилось очень быстро.