Дмитрий Герасимов - Крест в круге

– Прокормлю, – успокоил его Вадим. – Наша страна ценит труд ученых.

С началом девяностых обрушилась на головы россиян очевидность того, что стране как раз не нужны ученые. А вместе с ними – и учителя, и врачи, и военные. В какое-то мгновение Вадиму показалось, что страна умерла. Она поделила людей не на специалистов, профессионалов и квалифицированных рабочих, а на продавцов, покупателей и посредников между ними. Она поделила людей на тех, кто платит бандитам, и самих бандитов, на проституток и их клиентов, на воров и «лохов», на подлецов в чине и униженных просителей. Появилась на свет новая страна, из которой эшелонами вывозились алюминий, лес, нефть в обмен на сникерсы; страна, где раздавались автоматные очереди и взрывались гранаты; страна, где эмиссия денег стала таким же привычным делом, как печать поздравительных открыток, а национальная валюта вызывала всеобщее презрение; страна, где мздоимство стало клановым бизнесом, от чиновника в окошке до президента; страна, где не было законопослушных, потому что не было и законов; страна, где профессора работали полотерами, а торгаш-лоточник говорил ветерану «ты»; страна, где за два дня можно было украсть миллиард, а старики умирали с голоду прямо на улице, копаясь в мусорных контейнерах; страна, где в районных центрах родители давали детям на завтрак подслащенную воду с хлебом, а смертность многократно превысила рождаемость. Первые места в страшных списках смертей занимали убийства и самоубийства, сосед резал соседа, а локальных войн было больше, чем за два минувших столетия. Страна, у которой не было даже названия.

Вадим растерялся. Его диссертация оказалась никому не нужной грудой потерянных сил и времени. Его стипендии аспиранта не хватало даже на то, чтобы купить килограмм мяса на рынке. Его перестали приглашать на конференции, круглые столы и ученые советы, потому что приглашать было некому и некуда. Редакции ученых журналов потихоньку умирали, а те, которые выживали, теперь просили у Вадима «исторических открытий с учетом реалий сегодняшнего дня».

– Это как, простите? – недоумевал тот.

– Вы же занимались Ежовым и Шолоховым, – радостно поясняли в редакции. – Вот и напишите статью про то, как жена наркома изменяла ему с великим советским писателем. Расскажите подробно, как это было и где все происходило. В деталях.

– А зачем? – устало интересовался Вадим.

– Как? – удивлялись в редакции. – Это ведь новый исторический факт! Доказанный! Но подробностей еще никто не опубликовал. Представьте себе заголовок: «Шолохов и жена Ежова занимались сексом на подоконнике гостиницы «Националь»! И фотографию этого подоконника дадим! Тираж разлетится мгновенно!

– Во-первых, это заблуждение, – пытался возражать Вадим. – Вернее – болезненный бред самого Ежова. Никаких любовниц в «Национале» у Шолохова не было. А если и были – зачем одним порядочным людям рассказывать об этом другим порядочным людям?

В редакции наступала тишина. На Вадима пялились с театральным изумлением.

Борис не находил себе места. Он переживал за сына, встречал его в коридоре, когда тот возвращался из очередного безуспешного похода по редакциям, заглядывал ему в глаза и со вздохом возвращался на свою раскладушку.

Последнее время Борис заметно сдал. Он чувствовал изматывающую слабость во всем теле и головокружение. Теперь большую часть времени он проводил, лежа на раскладушке и уставившись в потолок слезящимся от тоски и усталости глазами. Он вспоминал свои собственные мытарства в те времена, когда он еще обивал пороги редакций и издательств, и теперь сочувствовал Вадиму. Он страдал еще и от того, что ничем не мог помочь сыну, не мог даже просто утешить его.

Однажды холодной февральской ночью 1995 года Борис сел на своей раскладушке и вслушался в темноту.

– Вадька… – позвал он негромко. – Ты спишь?

Вадим пошевелился на кровати и вздохнул.

– Я хочу сказать тебе что-то важное, сынок… – Борис облизал губы и чуть прикрыл глаза от нового приступа головокружения. – Вернее, прочитать…

Он с трудом встал, подошел, покачиваясь, к секретеру и извлек из его недр небольшую картонную коробку – похожую на те, что пирамидами грудились когда-то в ташкентском архиве.