Дмитрий Герасимов - Крест в круге

– Это неинтересно! – объясняли ему на планерке. – Сегодняшний читатель привык к тому, что за почти любым известным фактом кроется какая-нибудь гнусная и сальная история. Как скелет в шкафу. Если ее нет, то – неинтересно. Удивляться и радоваться – нечему.

– Сегодняшний читатель, – возражал Вадим, – не менее удивится и обрадуется, если мы ему докажем, что какая-нибудь уже кем-то обнародованная гнусная и сальная история на деле – лишь «утка». Досужий вымысел прессы.

– Но мы рискуем после таких «доказательств» сами оказаться в дураках и попасть под мстительный огонь конкурентов. Взять хотя бы, Вадим, вашу последнюю статью про Шолохова. Поймите, связь писателя с женой Ежова – доказанный исторический факт.

– Кем доказанный? – кипятился Вадим. – Газетой «Замочная скважина демократа» или журналом «Либеральный глазок»?

– Ну о чем с вами говорить! – в раздражении отвечали ему. – Вы не любите демократов!

На одной из таких планерок оживленная беседа превратилась в гвалт. Все собравшиеся в просторном и длинном кабинете ответственного секретаря уже полчаса томились в ожидании главного редактора. Обсуждение текущего номера газеты без него не начинали, и поэтому присутствующие лишь лениво перебрасывались репликами и короткими замечаниями. Очень скоро одна из фраз, оброненная начальником отдела информации, привела к настоящей буре.

– Может, нам разойтись по рабочим местам? – зевнул он. – Все равно обсуждать особо нечего, кроме этого бреда про убийство стукача-энкавэдэшника.

Вадим вспыхнул. Его отдел подготовил большой материал про это событие шестидесятилетней давности, где рассказывал о судьбе молодого лейтенанта НКВД, которому нарком Ежов поручил следить за своей женой. Тот не выполнил поручения, а потом был застрелен в гостиничном номере при невыясненных обстоятельствах.

– Он не стукач! – выкрикнул Вадим через стол. – А честный и порядочный человек!

– Сотрудник НКВД – честный и порядочный? – расплылся в насмешливой улыбке начальник отдела информации. – Может, и Сталин – хороший человек?

– Может быть! – с вызовом парировал Вадим.

– Прекратите! – вмешался ответственный секретарь. – Что за мальчишество?..

Но Вадим уже завелся:

– Историю не делят на черную и белую! – Он привстал с места и наклонился через стол. – А исторических личностей – на плохих и хороших. Они все – история. Причем наша история. Вот вы свою собственную жизнь можете определить одним эпитетом?

– Всю жизнь – нет, а разные ее этапы – могу, – запальчиво возразил начальник отдела информации.

– И даже здесь рискуете ошибиться! – торжествующе выпалил Вадим. – Сегодня вы считаете какой-нибудь этап своей жизни черным, плохим, а завтра вдруг убеждаетесь, что он – во благо. И наоборот…

– Но вы пытаетесь убедить нашего читателя, что работник зловещих органов, подчиненный печально известного Ежова, подслушивающий и подглядывающий за посетителями в гостинице, а потом спутавшийся с чужой женой и убитый своими же коллегами, – хороший человек?

– Я никого ни в чем не пытаюсь убедить. – Вадим хлопнул ладонью по столу. – Я как раз, наоборот, призываю никогда и ничему не давать поспешных оценок. Тем паче – односложных.

Начальник отдела информации поднялся из-за стола.

– Тем не менее я считаю ваш материал ненужным. На месте главного редактора я бы ни за что не поставил бы его в номер.

– Ну, вы, по счастью, не главный редактор, – буркнул Вадим.

По лицу начальника отдела информации пробежала тень насмешки.

– Пожалуй, вы еще более далеки от этой должности…

Через минуту он пожалел, что вообще открыл рот. Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился Владимир Семенович. Он торопливо проследовал к столу, неловко обошел его, потоптался на месте, потом неожиданно вернулся к двери и, окинув присутствующих печально-виноватым взглядом, произнес хрипло:

– Планерку сегодня проведет Вадим Григорьев… И не только сегодня… И не только планерку… Словом… Я больше не главный редактор.

В комнате воцарилась гробовая тишина.

– Это решение учредителя, – пояснил Владимир Семенович. – Главный редактор отныне – Григорьев. А я… Я, так сказать, даже не нашелся что на это ответить.

И он вышел.

В кабинете никто не проронил ни слова. Все уставились на Вадима, а тот словно окаменел.