Сергей Болотников - Тролльхеттен

Твари бесновались позади, вздымали снег костистыми лапами, но чем дальше они отдалялись от выхода из подземелья, тем меньше было у них гонору. Воздух поверхности плохо действовал на них, взращенных под скрытыми туманом сводами. Они начинали сбавлять темп, агрессивность слетала с них, словно мертвый лист в листопад, и все чаще безумные преследователи останавливались и терли глаза. Кто-то упал в снег, да так и остался лежать. Люди, бывшие горожане один за другим замирали на месте, испуганно оглядываясь, словно все как один заполучили тяжелую форму агорафобии. Город страшил их. И воинство, встав, тоскливо глядело вслед удаляющимся беглецам, глухо выло угрозы и неразличимые проклятия. Снег сыпал сверху — такой нежный, пушистый, и когда он падал на чешуйчатые плечи подземных, они содрогались и начинали трястись мелкой дрожью. Белесые глаза мутнели, морщинистые веки щурились.

Злобно повыв и потряся оружием, подземное воинство повернуло назад. В конце концов, свою функцию они выполнили — оборонили родное Гнездовье от наглых пришельцев. А те, замерев, испуганно глядели, как удаляются их многочисленные преследователи. Уходящие нелюдские силуэты на заснеженных улицах казались эпизодом полуночного кошмара. Луна прорывалась сквозь тучи и серебрила чешуйки.

Дивер качнул головой и потащился вверх — на холм. Идти здесь было трудно, толстый слой снега связывал ноги, то и дело грозил уронить, и тогда покатишься вниз в облаке мелких слипшихся снежинок, и будешь катиться, пока не достигнешь подножия.

Тем не менее, они забрались. Замерли на вершине, продуваемой всеми ветрами. Впереди лежал город — темный и почти полностью скрытый снежной пеленой. И нельзя было сказать, что за этим кружащимся пологом скрываются километры улиц, высокие панельные дома, замерзшая речка, перекрестки, тупички, фонарные столбы, лавочки у подъездов и замерзшие палисадники под окнами, игровые площадки и вмерзшие в лед карусели, засыпанные по крышу гаражи, почти все со своими четырехколесными постояльцами, бензоколонки, вокзал, больница и газетные редакции, котельные, Дворец культуры, кладбище и дачные участки. Все, что было построено сгинувшими людьми за века существования города. Бездна труда и бездна энтузиазма строителей, полагавших, что они — первопоселенцы, и даже тот факт, что для основания города пришлось изгнать финно-угров, не смущал этих сильных и жаждущих экспансии людей.

Но они не были первыми. Это была их главная ошибка. И даже финно-угры не были первыми. И сейчас, стоя на заснеженном, поднимающимся над городом холме, Влад отлично это понимал. Товарищи его по несчастью тоже смотрели вниз, ждали, и лица их светились надеждой. А Сергеев должен был объяснить им, что все пропало, но не мог подобрать слов.

Ночью глава «кастанедовцев» Виктор Петрович Лемехов почувствовал зов. Он происходил издалека, но вместе с тем с легкостью проникал сквозь толстые кирпичные стены. Не то чтобы руководитель, содержатель, и вообще отец родной общины, ютящейся в «Кастанеде» очень испугался — житье-бытье опротивело ему, он устал и жаждал покоя. Кроме того он чувствовал — его час близок. И вот — сладкий зов, томительно волнующий, полный смутных обещаний новой красивой и сказочной жизни. Лемехов прислушался — зов звучал из-под земли, как они и думал.

Осторожно глава общины поднялся со своей узкой (но вместе с тем, привилегированной, остальные-то спали на полу) кушетки, и проследовал к двери. Натянул теплую одежду. Оглянулся на свою комнату — бывший кабинет самого владельца бара — с некоторой грустью. Но, впрочем, не особой — впереди его ждала новая жизнь, полнящаяся событиями и морем чувств. Лемехов почувствовал, как рот его расползается в блаженной улыбке — визитной карточке «чумных», и запоздалый страх встрепенулся у него в груди. Виктор поспешно спрятал ухмылку. В конечном итоге теперь все равно — Лемехов уже старый человек, и бремя власти, даже над кучкой обездоленных беженцев ему не по плечу. Лучше уйти, и пусть его место займут достойные.

Он вышел из кабинета, тепло улыбнулся Иванкину — не спавшему, стоящему на страже у дверей. Молодец, охраняет своего главу. Иванкин хотел что-то спросить, но Виктор Петрович приложил палец к губам — тише, мол, все в порядке, и пошел к выходу, бесшумно огибая спящие тела. Последних заметно поубавилось — шла затяжная война с «катакомбниками», в ход пошли последние резервы, и уже женщины и дети короткими тусклыми днями учились стрелять. Виктор Петрович, глядя на это, понимал, что победы не будет, ни у той, ни у другой стороны.