Эдвина Нун - Наследство Крэгхолда

Укрепив себя такой женской логикой, тщательно заперев дверь изнутри на задвижку и оставив включенным свет, Энн быстро приготовилась ко сну. Все это она проделала совершенно привычно, не задумываясь, что устраняло дальнейшие случайности и пугающие мысли о вещах, которые ей уже довелось увидеть, а также о загадочном Картрете, да и о самом Крэгхолд-Хаус. Завтра утром будет достаточно времени, чтобы как следует развесить вещи в огромном стенном шкафу, что слева от старомодного туалетного столика с трельяжем.

В общем и целом комната была очень симпатичной, даже если принять во внимание тот факт, что вся обстановка и внутренняя отделка были похожи на те, что публиковались в «Харперс базар» выпуска эдак года 1890-го. Никогда раньше она не видела такой старинной мебели. Например, кровать, при всей ее массивности и уютном стеганом одеяле, представляла собой латунное чудовище из прошлого; огромные кресла с откидывающимися спинками и снимающимися подушками были словно из ночных кошмаров, а точно такой же туалетный столик с трельяжем мог быть, скажем, у Скарлетт из «Унесенных ветром». Половицы были покрыты разбросанными по всей комнате когда-то великолепными, по теперь совершенно выцветшими ковриками, которые, казалось, сохранили запах истории и прошлого века. Бледно-желтые обои на стенах с сотнями разбросанных по ним ирисов, от которых рябило в глазах, выцвели и местами потерлись. Потолок тоже был светло-желтым, то там, то здесь покрытым мелкими трещинами. Однако, несмотря на устаревшую обстановку и атмосферу Давних Времен и Вчерашнего Дня, это была комната, в которой ей, молодой женщине, было удобно и уютно. В общем, это была комната для женщины, и этот очевидный факт был очень приятен для Энн и даже привел ее в восторг.

В конце концов, каким бы ни представлялся этот старик Вентворт, он был настоящим волшебником по части приготовления чая. Крепкий лимонный запах и вкус подняли дух Энн до небес. Если, конечно, это Вентворт готовил чай, а также подавал его!

Лежа в кровати (электрический свет оставался включенным, так что темные углы ее не пугали), Энн закрыла глаза и попыталась уснуть.

Но это оказалось невозможным.

Сразу же перед ее мысленным взором возник образ Джорджа Туэмбла. Она видела его — большого, широкоплечего; ощущала прикосновение его рук так, как они обнимали ее при их последней встрече, и слышала его решительный и как-то странно подрагивавший голос, говоривший: «Ну давай же, Энн, не будь дурочкой! Надо брать от жизни все, пока есть возможность!» Именно тогда она и дала ему пощечину. Лицо ее горело, а сердце готово было разорваться. Она хотела выйти замуж по Любви, Джордж же, по-видимому, предпочитал другой путь. Она словно опять видела себя, ослепшую от слез, убегающую по плохо освещенной лестнице из этой отвратительной маленькой меблированной комнаты на Кендал-стрит. После этого ей было нетрудно улететь из Бостона, покинуть город и найти это место — Крэгхолд-Хаус — подальше от лжи, боли, страданий и Джорджа. Ей очень хотелось быть с ним, но, несмотря на современные свободные нравы, Энн Фэннер была девственницей. Она не признавала добрачные связи и ставила любовь превыше всего. Возможно, такие жесткие нравственные рамки ее заставила принять смерть родителей, но в двадцать лет в ее жизни было только пианино; она была полностью поглощена учебой, следуя мудрому совету постоянно находившегося рядом профессора Элески. Трудно сказать, по какой причине — может быть, по Фрейду или как-то иначе, — но Энн всегда было легче иметь дело с мужчинами более старшего возраста, чем с острыми на язык легкомысленными студентами-одногодками.

Она прогнала от себя образ Джорджа Туэмбла.

В Крэгхолд-Хаус, и в этой комнате, и вокруг, было тихо и спокойно, как на кладбище в полночь. Не скрипела старая крыша, не трещали стропила, даже голоса ночного ветра не было слышно. Это было страшновато и на самом деле не вполне естественно. На какое-то мгновение она напряглась, лежа на подушке и по-прежнему не открывая глаз, прислушавшись, чтобы что-нибудь услышать. Ничего. Но ведь в конце концов, уже стоял конец октября, бабье лето почти закончилось, и небо сегодня вечером было недобрым и неспокойным. Даже неприятным. Совершенно ясно, что такие старые номера, как этот, не могут быть звуконепроницаемыми. Она должна была слышать, как воет ветер, как он шелестит по трещинам и щелям дома или хотя бы свистит и продирается сквозь густые ветви всех этих деревьев, окружающих дом. Но ничего подобного. Ночь была тиха. Энн не сомневалась, что, даже если бы сейчас по полу через всю комнату прошла мышь, она бы услышала легкое постукивание ее крошечных когтистых лапок. Мысль об этом заставила ее немного занервничать. Беспомощно вздохнув, она открыла глаза и снова оглядела комнату.