Линкольн Чайлд - Танец на кладбище

«Браунинг»! Он совсем забыл о своем втором оружии. Вытащив его из-за пояса, он повернулся и несколько раз пальнул по своим преследователям. В ответ немедленно громыхнул выстрел из «кольта», и пуля, просвистев у него над ухом, впилась в стоящую рядом декорацию, засыпав его щепками.

Господи, да они совсем рядом. Эстебан бросился бежать, отчаянно пытаясь сориентироваться на этой свалке старья. Погоня приближалась. Стрелять в темноту было опасно. Так он только обнаружит свое присутствие.

Наткнувшись на какую-то декорацию, он понял, что совсем заблудился. Где, черт возьми, он находится? И что это за штука? Массивная стена из гипсокартона, отделанная под кирпич. Это, наверное, башня замка. Да, это она! Сунув пистолет за пояс, Эстебан стал карабкаться наверх, к бойницам. Еще немного, еще одно усилие… Он перелез через зубцы и спрыгнул вниз, приземлившись на что-то вроде пандуса. Что за черт? Он думал, что окажется рядом с бутафорским саркофагом египетского фараона Ранеба, но это было нечто иное. Значит, он опять шел не туда? Эстебан напряг память, пытаясь вспомнить расположение декораций. Но боль не давала ему сосредоточиться. Он пошел вверх по пандусу, но споткнулся и упал на деревянный помост. Если он затаится, они вряд ли его найдут. Нет, это глупо. Они обязательно придут сюда, и тогда… Надо бежать.

В следующий момент Эстебан услышал, как они ходят вдоль бойниц, пытаясь обнаружить его присутствие.

Он был раздавлен крушением всех своих надежд. Ему оставалось только бежать. В Мексику или Индонезию, может быть, в Сомали. Но сначала надо выбраться из этой мрачной тюрьмы и обратиться за помощью к врачу. Он сел и почувствовал, как лица его коснулась свисавшая сверху веревка. Ухватившись за нее, он попытался подняться на ноги, но веревка неожиданно ослабла, и сверху послышался какой-то странный шуршащий звук. За оставшуюся долю секунды он успел понять, что это за веревка, но было уже поздно, и короткий, резкий удар навсегда оборвал его жизнь.

Нора услышала какой-то шорох, потом что-то засвистело, и подвал осветился колеблющимся желтым огнем. Пендергаст держал в руке горящий жгут, скрученный из газеты. На бетонном полу лежала открытая гильза, из которой он вытряхнул порох, чтобы зажечь огонь.

— Пойдем посмотрим, — слабым голосом сказал агент.

Нора взяла его под руку. Все тело ныло от боли, словно у нее были переломаны ребра, в висках мучительно пульсировала кровь. Пуленепробиваемый жилет Пендергаста, который тот передал ей в камере, неподъемной тяжестью висел на плечах под больничным халатом. Обойдя фрагмент ограды средневекового замка, она увидела гильотину с упавшим топором и тело, распростертое на помосте. В корзине лежала отрубленная голова. Голова ее похитителя. Один глаз был изумленно вытаращен, другой был вырван и висел на ниточке нерва.

— О Господи… — прошептала Нора, прикрывая рот рукой.

— Неплохое зрелище, — произнес Пендергаст. — Этот человек заказал убийство вашего мужа и Кейтлин Кидд. Убил Колина Феринга и Мартина Вартека и пытался убить нас с вами.

— Но зачем?

— Это прекрасно поставленный, точнее сказать, срежиссированный спектакль. Зачем он был поставлен, мы узнаем, когда найдем некий документ.

Пендергаст говорил так тихо, что Нора с трудом различала слова.

— А сейчас нам надо вызвать «скорую». Как только… как только вы покончите с этим.

Глядя на эту сцену из фильма ужасов, Нора почувствовала, как сквозь пелену боли прорастает ощущение какого-то мрачного катарсиса. Она отвернулась.

— Достаточно?

Она кивнула.

— Нам надо скорее выбираться отсюда. У вас сильное кровотечение.

— От третьей пули жилет не защитил. Похоже, она попала в легкое.

Пендергаст закашлялся, и на губах его показалась кровь.

Освещая себе дорогу самодельным факелом, они проделали медленный и мучительный путь наверх, пересекли лужайку и вошли в дом. Там, в темной гостиной, Пендергаст уложил Нору на диван и набрал 911.

Потом он потерял сознание и, упав на пол, застыл в растекающейся луже крови.

С наступлением ночи на седьмом этаже университетской больницы Северного побережья наступила тишина. Затих скрип больничных колясок и каталок, из комнаты медсестер больше не доносились сигналы и голоса. Остались лишь звуки, которые никогда не затихают в больницах: свист аппаратов искусственного дыхания, храп и бормотание больных, попискивание мониторов.

Но д’Агоста ничего этого не слышал. Последние восемнадцать часов он провел, сидя у кровати, стоящей в отдельной палате. Он смотрел в пол, автоматически сжимая и разжимая пальцы здоровой руки.