Энн Райс - Пандора

Он исчез.

Я обратила взор на улицу, где сумерки окрасили все в фиолетовый цвет. Я взглянула на облака, что мешала в котле луна, бросая вызов темноте. На большие старые деревья, которые словно приглашали меня взобраться на их ветви, обещая уют и ласку. На россыпи цветов, звавших к себе: «Мы – твоя постель. Ложись к нам».

Вот так и началась наша многовековая перебранка. Она продолжается и по сей день.

Не открывая глаз, я слышала голоса города, голоса, доносящиеся из соседних домов; я слышала мужчин, проходящих мимо. Я слышала, как где-то играет музыка, смеются женщины и дети. Сосредоточившись, я смогла бы разобрать, что они говорят. Я решила этого не делать, и голоса слились с ветром.

Внезапно такое состояние стало для меня невыносимым. Единственной возможностью казалось убежать в святилище и преклонить колени. Новые, подаренные мне ощущения, судя по всему, должны были служить лишь одной цели – поклонению ей. Если такова моя судьба, что же со мной станет?

Сквозь мысли я расслышала, как плачет в агонии чья-то душа; она вторила моему сердцу – душа, вырванная из пласта великих надежд, едва способная поверить, что такие прекрасные начинания окончатся кошмаром. Это был Флавий.

Я прыгнула на старое сучковатое оливковое дерево. Не сложнее, чем сделать шаг. Я встала в ветвях, перескочила на следующее дерево и так добралась до заросшей плющом вершины стены. По стене я подошла к воротам.

Он стоял, прижавшись лбом к решетке, вцепившись руками в железные прутья. Из нескольких порезов на щеке шла кровь. Он скрежетал зубами.

«Флавий!» – позвала я.

Он, вздрогнув, поднял голову.

«Госпожа Пандора!»

Только при свете луны увидел он результат свершившегося со мной по какой-то причине чуда. Я же увидела в нем смертного – глубокие морщины на лице, болезненно дергающиеся глаза, тонкий слой земли, приставший к его от природы влажной коже.

«Ты должен пойти домой, – сказала я, садясь на стене ногами наружу. Я наклонилась, чтобы ему было лучше слышно. Он не отстранился, но широко раскрыл глаза, словно загипнотизированный. – Иди – присмотри за девочками, выспись, пусть они позаботятся об этих царапинах. Демон мертв, больше о нем не беспокойся. Возвращайся сюда завтра, когда сядет солнце».

Он покачал головой, попытался что-то сказать, но не смог. Он попытался сделать какой-то жест, но тоже не смог. Сердце в его груди грохотало как гром. Он бросил взгляд вдоль дороги – на раскинувшуюся вдали, освещенную огнями Антиохию. Он посмотрел на меня. Я услышала, как быстро колотится его сердце. Я чувствовала, что он находится в состоянии шока, что он боится, но боится за меня, не за себя. Боится, что со мной стряслось нечто ужасное. Он потянулся к воротам и прижался к решетке, зацепившись за нее правой рукой и сжав прутья левой, словно ничто не могло сдвинуть его с места. Я мысленно увидела себя его глазами – в мальчишеской тунике, с распущенными, растрепавшимися волосами, я сижу на стене, и мое гибкое тело выглядит как никогда молодо. Исчезли все отметины возраста. Он видел лицо, нарисовать которое невозможно.

Этот человек дошел до предела. Дальше идти было некуда. И я прекрасно понимала, как я его люблю.

«Хорошо, – сказала я. Я встала и нагнулась к нему, протягивая обе руки. – Давай! Я перенесу тебя через стену, если получится».

Флавий с сомнением поднял руки, по-прежнему внимательно изучая каждую деталь моего превращения.

Он показался мне невесомым. Я подняла его и поставила на ноги уже за воротами, в саду. Потом спрыгнула на траву рядом и обвила его рукой. Какая жаркая тревога! Какое беспредельное мужество!

«Успокойся, я о тебе позабочусь», – сказала я и повела его к дому.

Флавий смотрел на меня с высоты своего роста, его грудь вздымалась, словно ему не хватало воздуха, но причиной всему было крайнее потрясение.

«Я поймал эту тварь, – сказал он. – Я схватил его за руку! – Какой глубокий у него голос, по-живому подвижный и напряженный. – Я снова и снова втыкал в него кинжал, но он просто хлестнул меня по лицу и перебрался через стену, как рой мошек перелетел, – сплошная тьма, нематериальная тьма!»

«Флавий, он мертв, сгорел дотла!»

«Не услышь я ваш голос, о, я бы непременно сошел с ума! Я слышал, как плачут мальчики. Проклятая нога не дала мне перелезть через стену. Потом до меня донесся ваш голос, и я понял, что вы живы! Живы! – Его переполняло счастье. – Вы были со своим Мариусом?!»

Та легкость, с какой я ощущала его любовь, доставляла мне истинное наслаждение и вызывала чувство благоговения.