Энн Райс - Пандора

Потом сны все-таки начались, как будто вокруг меня одна за другой опускались завесы. Передо мной мелькнула прекрасная рыдающая царица. Нет. Она кричала. Звала на помощь.

«уходи от меня, – прошептала я. – Летите прочь, нечистые, злые мысли. Уходите от меня, я вступаю в дом моей благословенной Матери».

Жрица взяла меня за руку. Я услышала яростный спор – голоса из сна. Я попыталась сосредоточиться и смотреть на верующих, направляющихся в святилище для медитации или жертвоприношений, для обращения с просьбами о помощи. Я постаралась понять, что передо мной – большая оживленная толпа, почти такая же, как в Риме.

Но прикосновение жрицы лишило меня сил. Ее подведенные глаза вызывали ужас. Широкое ожерелье заставило меня зажмуриться. Ряды плоских камней.

Она провела меня в одно из тайных помещений храма и предложила устраиваться на роскошной кушетке. Я в измождении легла.

«Лети прочь, зло, – прошептала я. – И сны тоже».

Жрица села рядом и обвила меня шелковыми руками. На меня смотрела маска!

«Поговори со мной, страдалица, – сказала она по-латыни с сильным акцентом. – Открой мне все, что должно быть открыто».

Внезапно внутри меня словно что-то прорвалось, и я излила ей всю историю моей семьи, истребления моего рода, рассказала о чувстве .вины и о своих муках.

«Что, если мое посещение храма Изиды стало причиной гибели семьи? Что, если Тиберий об этом вспомнил? Что я делала? Жрецов распяли, а я бездействовала! Чего хочет от меня Мать Изида? Я жажду умереть!»

«Этого она от вас не хочет», – сказала жрица, не сводя с меня глаз. У нее были огромные глаза – или это краска? Нет, я видела белки глаз, чистые, блестящие. Монотонные речи лились из ее накрашенного рта, как слабый ветерок.

Я быстро погружалась в бредовое состояние и лишалась способности рассуждать. Я бормотала о посвящении, рассказывала жрице все детали, какие могла, ибо эти вещи хранились в строжайшей тайне, но я все-таки подтвердила ей, что прошла ритуальное перерождение.

Накопившаяся слабость хлынула из меня потоком.

Потом я повинилась ей. Я призналась, что давно уже перестала почитать культ Изиды, что в последние годы я только ходила на публичные шествия к морю, когда на берег выносили Изиду, богиню Навигации, – благословлять корабли. Я не вела жизнь верующей.

Я ничего не сделала, когда распяли жрецов Изиды, я только обсуждала это за спиной императора. Несмотря на солидарность с римлянами, считавшими Тиберия чудовищем, мы не выступили в защиту Изиды. Отец велел мне молчать. Я и молчала. Он же велел мне жить.

Я перевернулась, соскользнула с кушетки и легла на выложенный плитами пол. Не знаю зачем. Я прижалась щекой к холодной плите. Мне нравилось чувствовать на лице прохладу. Я была как безумная, но контроля над собой не теряла. Я лежала с открытыми глазами.

Я знала только одно. Мне хотелось выбраться из этого храма. Мне здесь не нравилось. Да, это была очень плохая мысль.

Внезапно я возненавидела себя за то, что раскрыла этой женщине, кем бы она ни была, свои слабые стороны; меня манила атмосфера кровавых снов.

Я открыла глаза. Надо мной склонилась жрица. Я увидела плачущую царицу из кошмаров. Я отвернулась и закрыла глаза.

«Успокойтесь, – произнесла она ровным голосом. – Вы не сделали ничего плохого».

Казалось невероятным, что такой голос исходит от этого накрашенного лица и тела, но голос был настоящим.

«Во-первых, – сказала жрица, – вы должны понять, что Мать Изида прощает все. Она – Мать милосердия. – Потом она добавила: – Судя по вашим описаниям, вы прошли более полное посвящение, чем большинство местных верующих. За короткое время вы совершили длинный путь. Вы купались в священной крови быка. Вы, должно быть, испили зелье. Вы видели сон и переродились».

«Да, – ответила я, пытаясь восстановить в памяти былой экстаз, бесценный дар веры во что-то. – Да, я видела звезды, огромные поля цветов, такие поля…»

Нет, ничего хорошего из этого не выйдет. Я боялась этой женщины и хотела выбраться отсюда. Лучше пойти домой, исповедаться Флавию, и пусть он позволит мне выплакаться у него на плече.

«Я по природе не благочестива, – призналась я. – Я была молода. Я любила свободных женщин, ходивших в храм, женщин, спавших с кем им хотелось, римских шлюх, владелиц домов наслаждений; мне нравились женщины с собственным мнением, следившие за событиями в Империи».

«Здесь вы тоже можете наслаждаться подобным обществом, – и глазом не моргнув, отозвалась жрица. – И не бойтесь, что ваши старые связи в храме привели к вашему падению. У нас достаточно новостей, подтверждающих, что Тиберий, уничтожая храм, не преследовал высокородных. Страдают всегда бедняки: уличные шлюхи и простые ткачихи, парикмахеры, кирпичники. Во имя Изиды благородных не преследовали. Вам это известно. Некоторые женщины бежали в Александрию, потому что не хотели отказываться от культа, но опасность им не грозила».