Энн Райс - Любовь и зло

— Вы сознаете, что в совершенных вами преступлениях могли обвинить невиновных? — отважился он на вопрос. Его звучный голос чуть дрогнул.

— Насколько я знаю, этого не случалось. То есть за исключением моих бездумных поступков в самом начале, потом, убивая по приказу, я всегда обставлял все как несчастный случай. Но даже в тех первых убийствах, насколько мне известно, никого не обвинили. А я узнавал — никого, совершенно точно, не обвинили.

— Если кого-нибудь обвинят, вам придется сознаться, — проговорил святой отец. Он вздохнул, но глаза так и не открыл.

— Я сознаюсь.

— И вы не станете убивать даже по приказу тех людей, которые называют себя Хорошими Парнями? — пробормотал он.

— Верно. Никогда. Чтобы ни случилось, я не стану убивать.

Он минуту посидел молча.

— Этот ваш духовный наставник… — начал он.

— Прошу вас, не требуйте от меня назвать его, точно так же как не требуйте от меня имен тех, для кого я убивал. Прошу вас, поверьте, я говорю правду. Я пришел к вам по иной причине.

Священник задумался. Звучный голос снова загудел в грудной клетке:

— Вы знаете, что ложь на исповеди — святотатство.

— Я ничего не скрыл. Ни разу не солгал. И я благодарю вас за вашу сдержанность и за то, что вы не требуете от меня подробностей.

Он ничего не ответил. Только неловко опустил на стол морщинистую руку с артритными пальцами.

— Отец, — произнес я, — такого, как я, трудно считать в этом мире надежным человеком. Я никому не могу поведать свою историю. Невозможно перекинуть мост через пропасть между мною и невинными людьми, которые никогда не совершали ничего из того, что совершал я. Я посвятил теперь себя Господу. Я буду работать на Него и только на Него одного. Но в этом мире я все-таки человек, и я хочу ходить в свою церковь с другими мужчинами и женщинами, хочу вместе с ними слушать мессу, хочу без смущения держать их за руки, когда мы вместе возносим молитву Господу в Его доме. Я хочу вместе с другими подходить к Святому Причастию и принимать его вместе с другими. Я хочу принадлежать к своей церкви в том мире, в каком живу.

Священник долго, прерывисто вздохнул.

— Можете сказать покаянную молитву, — разрешил он.

Вдруг меня охватила паника. Вот эту часть исповеди я не продумал. И никак не мог вспомнить молитву целиком.

Тогда я отбросил от себя всякие мысли, кроме той, что говорю с Создателем.

— Господь, я до глубины души сожалею, что оскорбил Тебя. Я презираю все свои грехи, потому что из-за них я отдалился от Тебя. И хотя я боюсь лишиться Рая, боюсь страданий Ада, я скорблю о своих грехах из-за того, что отдалился от Тебя, и еще из-за того ужасного вреда, какой причинил душам, чей жизненный путь прервал, и я знаю, что мне никак не исправить содеянного, как бы я ни старался. Прошу Тебя, Господи, утверди меня в моем раскаянии, смилуйся, чтобы я мог жить дальше. Дай мне войти в число Твоих детей. Пусть оставшиеся мне годы будут наполнены служением Тебе.

Так и не открывая глаз, святой отец поднял руку и дал мне отпущение грехов.

— А епитимья, отец? — спросил я.

— Исполняйте то, что велит ваш духовный наставник, — сказал он.

Он открыл глаза, снял столу, сложил и убрал в карман. Он собирался уйти, так ни разу и не взглянув на меня.

Я вынул из кармана конверт. Он был до отказа набит крупными купюрами, с которых были старательно удалены все отпечатки пальцев. Я протянул конверт святому отцу.

— Это вам, на церковь или другие нужды. Пожертвование.

— Этого не требуется, молодой человек, вы и сами знаете, — сказал он. Он на миг поднял на меня большие слезящиеся глаза и тут же снова отвел взгляд.

— Я знаю, отец. Но мне хотелось бы сделать пожертвование.

Священник забрал конверт и вышел из комнаты.

Я вышел на улицу, изумился тому, какой вокруг теплый весенний воздух, какой он нежный, ласкающий, а затем я побрел обратно в гостиницу. Небеса были светлы и упоительны, меня переполняла любовь ко всем встречным прохожим. Даже шум большого города успокаивал меня, гул и грохот проезжей части казался дыханием живого существа или биением сердца.

Дойдя до собора Святого Патрика, я вошел и сел на скамью в ожидании вечерней службы.

Огромное украшенное пространство утешало меня, как и прежде. Я приходил сюда и до того и после того, как начал свою службу у Хорошего Парня. Иногда я часами смотрел на высокий алтарь в отдалении или же прогуливался по боковым приделам церкви, рассматривая великолепные произведения искусства или многочисленные гробницы. Для меня это была квинтэссенция католического собора с его воспаряющими арками и неприкрытым великолепием. Я до дрожи радовался, что сегодня я здесь, радовался всему, что случилось со мной за последнее время.