Энн Райс - Любовь и зло

Я был воодушевлен всем происходящим, но в то же время встревожен. Глаза постоянно слезились и от свечей, и от запаха разных духов.

— А Малхия этого хочет? — уточнил я. Я протянул руку и дотронулся до запястья моего спутника. — Он хочет, чтобы я побывал на этом пиру?

— Думаешь, он позволил бы, если бы не хотел? — отозвался незнакомец с самым невинным выражением лица. — Вот, выпей вина. Ты пробыл здесь почти целый день, а так и не попробовал изысканного вина Италии. — Он снова улыбнулся своей обворожительной, полной любви улыбкой и втиснул кубок мне в руку.

Я уже хотел возразить, что вообще не пью, даже запах не переношу, когда вдруг осознал, что это не вполне правда, это лишь избранная по жизни тактика, и тонкий аромат вина прельщает меня с поразительной силой. Я взял кубок и пригубил. Вино оказалось как раз такое, как мне нравилось: сухое, с легким дымным ароматом, и это было самое лучшее вино, какое я когда-либо пробовал. Я сделал глоток, и по телу прокатилась успокаивающая теплая волна. Кто я такой, чтобы ставить под сомнение слова ангелов? Люди вокруг меня угощались с золотых тарелок, дружески беседовали, а когда третья группа музыкантов присоединилась к первым двум, я понял, что упиваюсь всем этим, словно происходящим во сне.

— Вот, выпей еще, — предложил мой спутник.

Затем он указал на стройную блондинку, которая только что прошла мимо нас с несколькими дамами постарше, — настоящее видение с золотистыми волосами, в прическу которого были вплетены белые цветы и сверкающие драгоценные камни.

— Это та самая юная красотка, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор, — пояснил мне незнакомец. — Летиция, по которой так страдал Лодовико, хотя она изначально предназначалась Никколо, едва не расставшемуся с жизнью. — Говорил мой спутник вроде бы почтительным тоном, но меня несколько смутил выбор слов, и я уже хотел высказаться по этому поводу, но он снова наполнил мой кубок.

Я выпил. Затем выпил еще.

Голова пошла кругом. Я закрыл глаза, снова открыл, не увидев сначала ничего, кроме множества свечей, мерцающих повсеместно, и только тут я заметил, что ряд столов тянется под арками вдоль обеих длинных стен грандиозного зала. И народу напротив сидит так же много, как и с нашей стороны.

Один из мальчиков наполнил мой бокал и дружелюбно улыбнулся, уходя дальше. Я снова выпил. В голове медленно прояснялось. Повсюду, куда ни взгляни, я замечал яркие краски и движение — люди освобождали открытое пространство перед нами. Музыка заиграла громче, совершенно неожиданно протрубили два горна, и отовсюду послышались громкие аплодисменты.

На освободившееся место между рядами столов вышла труппа танцоров в великолепнейших костюмах, они явно изображали древних богов и богинь в золоченых доспехах и шлемах, со щитами и копьями. Танцоры представили нам неспешный, грациозный, прекрасно отрепетированный балет. Публика аплодировала от души, и разговоры вокруг снова сделались громче.

Я мог бы наблюдать вечно, как эти томные дамы и кавалеры медленно кружатся и поворачиваются, выполняя фигуры танца. Вдруг музыка ускорилась, и танцоры удалились. Вперед вышел лютнист. Поставив одну ногу на маленькую серебристую скамеечку, он запел на латыни, довольно громко, но мелодично, о превратностях любви.

У меня началось что-то вроде головокружения, но было приятно и до чрезвычайности уютно, и я находился в восторге от всего, что вижу. Лютнист ушел. Снова появились актеры, причем некоторые изображали коней, и они разыграли шумную батальную сцену, то и дело срывая аплодисменты.

Передо мной на золотой тарелке лежала еда, и я осознал, что действительно все это время ел с большим аппетитом, пока не пришли слуги, чтобы снять скатерть, под которой оказалась другая, бордовая с золотом.

Внесли чаши с ароматической водой, чтобы гости могли омыть руки.

Блюда первой перемены забрали, но я почти не обратил внимания, а вскоре слуги появились с жареным мясом и дымящимися овощами. И все мы снова принялись накладывать угощение себе на тарелки. Вилок не было, но это меня не удивило. Все ели руками с помощью золотых ножей. По мере того как мальчики наполняли кубки, я выпивал снова и снова, не сводя глаз с актеров и музыкантов, а затем на середину зала с шумом и грохотом вкатили задник с нарисованными яркими улицами и домами, превращая выложенный плиткой пол в подобие сцены.

Я не сумел уловить суть последовавшего затем представления. Внимание отвлекала непрерывно звучавшая музыка, а под конец меня сильно разморило, и я был уже не в состоянии что-либо замечать.