Саймон Грин - Город, где умирают тени

Резко выбросив перед собой укрытую перчаткой руку, он выхватил у Моррисона гитару. Какое-то мгновение Джек рассматривал инструмент, словно гадая, что это, а затем разорвал надвое, будто бумажный. Эхо прерванной песни еще звенело, пока падали на пол две половинки гитары.

Моррисон провел языком по пересохшим губам. Он впился в пугало взглядом, в который собрал всю свою былую самоуверенность, и вновь запел — без аккомпанемента. Голос его вновь зазвенел с мощью, прежде ошеломлявшей его слушателей и заставлявшей их задыхаться от восторга. И в этот момент Джек Фетч, бесстрастный и неумолимый, подошел к барду вплотную. Рука в перчатке снова метнулась к Моррисону и схватила его за грудки, подтягивая ближе. Моррисон оборвал песню и, непочтительно и дерзко ухватив голову-тыкву обеими руками, поцеловал пугало прямо в прорезь рта.

— Довольно!

Среагировав на усталый тихий голос, Джек Фетч мгновенно отпустил Моррисона, сделал шаг назад, вытянул руки по швам и замер в ожидании новых приказов. Моррисон, успокаиваясь, глубоко вздохнул и повернулся взглянуть на возникшую на пороге двери фигуру. Со смесью привязанности и недовольства на барда смотрел Дедушка-Время: на нем были длинный мягкий восточный халат с поясом, сандалии, бусы и тюрбан. Седые волосы падали на плечи, а длинная борода была аккуратно заплетена. Он выглядел как настоящий гуру шестидесятых, и таким его Моррисон видел всегда. Вот только сегодня Время казался настолько старым и слабым, раздавленным бременем свалившихся лет, что Моррисон был шокирован.

— Большинство людей способны понимать намеки, — строго сказал Время. — Мне недосуг говорить с тобой, Шин. Идет беда, и я должен приготовиться встретить ее. Об убийствах я знаю, как знаю и о Бесе. Это все подождет. Я, однако, не уверен, что в состоянии разрешить эти проблемы. Есть во Вселенной силы, противостоять которым я не властен. Прости, Шин. Ступай домой. Здесь ты ничего полезного сделать не сможешь, а сам я делаю все, что в моих силах. Кстати, о Фэйрии я тоже в курсе. Не уверен, что ты до конца понимаешь, что ты выпустил на свободу в стране-под-горой. Но позже поймешь. Прощай, Шин. Если нам с тобой суждено выжить после того, что ждет нас, мы обязательно встретимся и потолкуем.

С этими словами он исчез так же внезапно, как и появился. Джек Фетч тихонько развернулся и вышел из кабинета. Моррисон и Мэд переглянулись.

— Похоже, он не шутит, — проговорила Мэд.

— Похоже, ты права, — в тон ей пробурчал Моррисон, опустившись на колени подобрать разбитую гитару. Было ясно, что ремонт ее уже не спасет, и пару секунд бард прижимал инструмент к груди, как мертвое дитя. Затем встряхнул головой, и гитара исчезла. Поднявшись на ноги, Моррисон взглянул на Мэд и пожал плечами. — Похоже, я зря сюда шел. Время знал наперед все, что я собирался сказать. И ответы его трудно назвать утешительными, зато я хотел пообщаться со Временем — и пообщался. Думал, поторчу у него в кабинете, подурачусь — ну, так просто, чтобы позлить его… Теперь вижу, торчать здесь забавы ради смысла нет. Да и некогда. Разве что ты предложишь мне чуть задержаться, а, Мэд?

— Как-нибудь в другой раз, — ласково улыбнулась девушка.

Моррисон коротко рассмеялся, послал ей воздушный поцелуй и направился к двери. Мэд смотрела ему в спину, а когда он уже был на пороге, кашлянула. Шин остановился и обернулся. Мэд внимательно смотрела на него.

— Тебя ведь зовут не Шин, так?

— Так, — кивнул Моррисон. — Не Шин. — Ухмыльнувшись, он повернулся и быстро вышел в коридор, оставив за спиной послезвучие своего голоса [17].

Только что Джеймс Харт шагал по улице, а Друг-тень крутился вокруг его ног, как не в меру энергичный щенок, как уже в следующее мгновение он очутился на пляже. Харт замер и заморгал, давая миру шанс вернуться на круги своя, однако реальность меняться упорно не желала. Он стоял на галечном пляже, простиравшемся влево и вправо покуда хватало глаз, а прямо перед ним расстилался гладкий, без морщинки, серый покров океана, поблескивающий под полуденным солнцем. Ни волн, ни ветерка — лишь вкрадчивое шипение прибоя, накатывающего с неторопливо-усталым равнодушием. Воздух был прозрачен, чуть заметно прохладен — лето клонилось к закату. Высоко в небе дрейфующей тенью плыла чайка и жалобно кого-то звала. Харт подумал, что это самый горестный звук, который ему приходилось слышать. Мысль отчего-то показалась ему знакомой — будто думал об этом он не впервые.