Морис Ренар - Доктор Лерн, полубог

Что ему было ответить? Я сама не знала. Лерн нахмурил брови. «Хорошо, — отрезал он, — с сегодняшнего вечера моя комната будет твоею».

Я тебе должна признаться, Николай, что такой порядок вещей показался мне более естественным. Но я и не подозревала, что Фредерик Лерн может быть таким подозрительным и вспыльчивым, каким он вернулся. Он сжал мне руки до боли, глаза его сверкали странным блеском, и он стал кричать во все горло: «Теперь довольно смеяться! Довольно шуток и всяких штучек! Я прекрасно знаю, что здесь происходило. Я видел, как эти подлипалы приставали к тебе. Но ты теперь принадлежишь исключительно мне. Я освободился от Клоца. А что касается Донифана Мак-Белля, то берегись! Если он будет продолжать в таком же духе, не завидую ему. Берегись!»

Потом Лерн отказал всей прислуге и нанял, вместо всех, одну Варвару. Затем придумал и устроил лабиринт.

В заранее назначенный день Мак-Белль, ошеломленный тем, что лес был перевернут вверх ногами, вернулся, в свою очередь, в замок в сопровождении своей собаки. Лерн пришел к нему, когда он еще и сундуков не разобрал, и довершил его изумление, устроив ему жесточайшую сцену с такими жестами и таким недоброжелательным выражением лица, что у Нелли шерсть встала дыбом и она зарычала, оскалив зубы.

Что должно было быть, то и случилось. Из уважения к возрасту и положению Лерна, мы, наверное, не осквернили бы его дома, как говорится. Но тут шла речь о том, чтобы отомстить злобному старику, тирану — мы это сделали.

А профессор с каждым днем становился раздражительнее и все менее выносил какие-либо возражения. Он все время находился в невероятно повышенном, возбужденном состоянии, никуда не выходил, работал без передышки; может быть, он и был гением, но что он не был нормален, это не подлежит сомнению. Какие доказательства? Ну хотя бы то, что он терял память. Он забыл бесчисленное число вещей и часто расспрашивал меня о своем собственном прошлом, сохранив точные воспоминания только в том, что касалось науки.

Да, пришел конец веселью! И моему счастью с ним тоже пришел конец. За всякую мелочь, пустяк Лерн ругал меня без конца; при первом подозрении он меня избил. Я не отрицаю, что не в претензии ни за ругань, ни за побои, но только в том случае, если ругают до слез, а бьют до крови, если ругает и бьет меня любимый человек, если кулаки его могучи и, при случае, сумели бы добить до конца. Я заявила своему хилому сокровищу, что с меня довольно одиночества и нищеты: «Я хочу уехать», — сказала я ему. Ах, малыш, если бы ты видел, что тут произошло. Он ползал за мной на коленях и целовал мои ноги. «Как, не может быть! Эмма, останься! Умоляю тебя! Подожди!.. Подожди еще только два года. Потом мы уедем отсюда вместе, и я окружу тебя царской роскошью; я буду богат, очень богат… Потерпи… Я знаю, ты не создана для того, чтобы вечно торчать здесь, как в монастыре. Но, поверь мне, я на пути к грандиозному богатству — и все это для тебя… Подумай, тебе придется провести только два года в скромной мещанской обстановке, чтобы потом всю жизнь вести образ жизни императрицы…»

Я была ослеплена и осталась в Фонвале.

Но годы проходили за годами, срок давно прошел, а роскоши все еще не было. Но я все-таки ждала, зная доверие Лерна к самому себе и своей гениальности. «Не падай духом, — говорил он мне, — мы приближаемся к цели. Все сбудется, как я предсказал: у нас будут миллиарды…» И, чтобы рассеять мое скверное настроение и наполнить мои досуги, он стал выписывать для меня из Парижа модные платья, шляпы и всякие безделушки по нескольку раз в год: «Научись наряжаться, повторяй свою роль и готовься к будущему…»

Так я прожила три года между Лерном и Мак-Беллем: один вел себя со мной грубо, оскорблял меня, потом обожал, как Мадонну, наряжал, как куколку, а другой — ловил меня украдкой, то там, то тут, пользуясь удобным случаем, кушеткой или ковром.

Тут твой дядя предпринял большое путешествие. Он был в отсутствии в течение двух месяцев; на этот же срок он отправил Мак-Белля в отпуск к родителям.

Вернулись они в один и тот же день. Мне кажется, что они условились встретиться в Дьеппе.

Лерн вернулся мрачный, расстроенный: «Надо еще подождать, Эмма». — «В чем дело? Разве что-нибудь не идет на лад?» — «Говорят, что мои изобретения недостаточно усовершенствованы… Но бояться нечего, я добьюсь того, к чему стремлюсь».

Он с новой силой принялся за свои лабораторные опыты.

Снова я перебил рассказ Эммы:

— Виноват, — сказал я, — а Мак-Белль, работал ли он в это время в лаборатории?