Николас Конде - Щупальца веры

Затем он сделал шаг вперед.

Кэл остановился у задней двери, вытер ботинки о толстый коврик из сизаля и вошел в кухню. Площадка за большим домом в колониальном стиле уже не была грязной из-за весенней оттепели, но в этот час утра была сильная роса, и толстые резиновые подошвы его ботинок были покрыты мокрыми травинками.

Он встал на колени перед камином и подкинул в него охапку бревен, которую принес. Наверное, в последний раз приходится топить камин утром, до следующей осени, подумал он. Погода становилась все теплее, едва ли еще будут заморозки. На самом деле можно было перестать топить камин уже неделю или две тому назад, но впечатление от современного камина в старомодной кухне еще не стерлось. Ему нравилось пользоваться камином, и он знал, что Тори очень нравилось, чтобы камин был растоплен, когда она спускалась вниз завтракать. Горящий камин создавал ощущение безопасности, защищенности, может быть, это был атавистический импульс, переданный через гены современным людям от их первобытных предков, для которых огонь был источником тепла, защитой от тьмы и путеводной звездой жизни.

Он закончил укладку дров в камине, зажег скомканные страницы журнала «Амхерст рекорд» недельной давности и наблюдал, как поднимались языки огня. Запах дымящейся древесины пополз по кухне. Кэл начал готовить кофе. Сверху послышались быстрые нервные шаги.

— Крис? — крикнул Кэл.

Шаги закончились прыжком на деревянные перила лестницы, затем топот понесся дальше, потом дверь со стуком захлопнулась.

Должно быть, прошел через веранду и вышел через боковую дверь, подумал Кэл. Действительно, через мгновение Крис уже был на только что подстриженном газоне на задней площадке, одетый в свою новую форму «Малой лиги». Разумеется, он не смог удержаться, чтобы не надеть ее: первая игра должна была состояться сегодня.

Кэл открыл окно на кухне и крикнул:

— Эй, Орех, как насчет завтрака перед тренировкой?

— Одну минуту, отец. Сначала только немножко разогрею себя.

Отец, а не папа. Только три недели прошло с тех пор как исполнилось восемь лет, и в чем-то он уже казался двенадцатилетним.

Кэл закрыл окно и стал наблюдать. Крис устроил целый спектакль, швыряя мячи в сетку дровяного сарая, аффектированно выполняя все приемы подающего мяч профессионального бейсболиста. Нагибался, вглядывался из-под своей кепки, чтобы рассмотреть знаки, подаваемые воображаемым игроком, который должен был ловить мяч, и затем начал выполнять замах. Широко расставив руки, выкинул вперед ногу. Резиновый мяч полетел в стену сарая. Крис побежал, чтобы отбить его. «Первый пропущенный мяч», — сказал про себя Кэл. А затем на него нашло. Волной, застав его, как всегда, врасплох. Как близко он был от того, чтобы потерять Криса и потерять себя. Погрузиться в безумие, в языческую религию. Дать захватить себя хаосу идей, в которых не было ни смысла, ни содержания.

Он услышал какие-то звуки. Заскрипела доска, когда Тори прошла по комнате. Он услышал звук воды, спущенной в туалете, а затем резкий звук старого радиатора парового отопления, когда она открыла воду в раковине. Ее, наверное, с утра тошнит, и она выйдет в холл и позовет его, чтобы он помог ей, подумал Кэл. Но затем он услышал шарканье ее домашних тапочек — она спускалась вниз. Он вышел в холл и взглянул на нее.

Волосы падали ей на глаза. Она была не причесана, но все равно выглядела восхитительно.

Они приблизились друг к другу и поцеловались на нижней ступеньке лестницы. Он отбросил назад ее волосы.

— Все в порядке, — сказал он.

— Я в добром здравии. — Она погладила себя.

— В добром «толстом» здравии.

Он обнял ее, и они направились на кухню.

— Ты сегодня рано встал, — сказала она.

— Ты тоже.

— Пахнет кофе. И как ты это объяснишь?

— Я не знаю… не мог заснуть. Ты же знаешь, деревенский воздух…

Он увидел, что кофе почти готов, подошел к плите, чтобы вовремя снять кофейник. Затем он заметил, что Тори испытующе смотрит на него.

Он знал, о чем она думала. Он снова видел этот сон. Это были ужасные сны, и он предполагал, что они снова повторятся. Он не мог ожидать, что сможет забыть, что убил человека. Он мог оправдывать это перед самим собой как правосудие или как неизбежность ради спасения Криса. Несмотря на это он мог только притворяться, что не был в некотором роде беглецом. У него не было другого выбора. Должен ли был он признаться в том, что убил Оскара Сезина? Попытаться убедить полицию, что у него была на это веская причина? Не помогли бы никакие объяснения. Кэт, безусловно, поняла это. Она полагала, что не нужно, вовсе не нужно скрываться. В газетах было сообщено, что Оскар Сезин погиб при пожаре, и это все улаживало. Кэт по-прежнему преподавала в Колумбийском университете и выступала в телевизионных ток-шоу. На днях она сообщила по телевидению еще более ужасное послание, сказав, что мир находится на краю пропасти, но она не будет убегать. Нет, он был единственным, кто должен был убежать. Убежать к действительности, к счастью, к покою.