Лорел Гамильтон - Нарцисс в цепях

— Ты теперь ощутил ardeur, Ричард. Если я не могу кормиться на тебе, то на ком? С кем ты хочешь, чтобы я это разделила?

— Жан-Клод... — Но он осекся и не договорил.

— Дело бывает после полудня, и он мертв для мира. Он не проснется, чтобы разделить со мной ardeur.

Рука Ричарда сжалась на ручке двери так, что напряглись бицепсы.

— Тогда Нимир-Радж. Мне говорили, что ты от него уже кормилась.

— Я не настолько хорошо его знаю, Ричард. — Сделав глубокий вдох, я добавила: — И я не люблю его, Ричард. Я люблю тебя. И хочу, чтобы это был ты.

— Хочешь кормиться от меня? Сделать меня своей коровой?

— Нет, — ответила я. — Нет.

— Я никому не еда, Анита. Ни тебе, ни кому-нибудь другому. Я — Ульфрик Клана Трона Скалы, и я не домашний скот. Я из тех, кто кормится скотом.

— Если бы перекинулся, ты мог бы остановить ardeur, не дать мне кормиться от тебя. Почему ты так не поступил?

Он прижался лбом к двери:

— Не знаю.

— Будь честен, Ричард, хотя бы с собой.

Тут он повернулся, и гнев хлестнул по его лицу как плеть.

— Хочешь честно? Ладно, будем честно. Я ненавижу свою суть, Анита. Я хочу настоящей жизни. Хочу свободы от всей этой дряни. Не хочу быть Ульфриком. Не хочу быть вервольфом. Хочу просто жизни.

— У тебя есть жизнь, Ричард, она только не такая, как ты хотел бы.

— И не хочу любить женщину, которой с чудовищами проще, чем мне.

Я молча смотрела на него, прижав колени к груди. Молча — потому что ни черта не могла придумать, что сказать.

— Прости, Анита, но я не могу... я не буду этого делать. — С этими словами он открыл дверь.

Он открыл дверь, и вышел, и закрыл ее за собой — с тихим твердым щелчком.

Несколько секунд я просидела не шевелясь. Не помню даже, дышала ли я. Потом медленно выступили слезы, и первый вдох оказался резким, прерывистым, даже в горле заболело. Я медленно свалилась на пол, сжавшись в комок, в самый тугой комок. Так я лежала и плакала, пока не замерзла до дрожи.

Такой и нашел меня Натэниел. Он стащил с постели одеяло и завернул меня, поднял и влез на кричать, держа меня на руках. Он сидел, прижав меня к изгибу своего тела, но я не чувствовала его сквозь толстое одеяло. Он держал меня на руках и гладил по волосам. Когда кровать шевельнулась, я открыла глаза и увидела Черри и Зейна, подползавших ко мне. Они трогали меня за лицо, стирали пальцами слезы, свернулись около меня с другой стороны, и я оказалась в тепле их тел, как в чаше.

Потом вошли Грегори и Вивиан, они тоже залезли на кровать, и мы свернулись в теплое гнездышко тел и одеял. Мне стало жарко, я скинула одеяло, и руки леопардов заходили по мне, гладя, держа. До меня дошло, что я голая и они тоже. Никто из них ничего на себя не надевал, если я не заставляла. Но касания были целомудренны, утешительны, как тепло тел в куче щенков, и все в этой куче любили меня по-своему. Может быть, не так, как я хотела бы быть любимой, но любовь есть любовь, и мне иногда кажется, что я выбросила на помойку любви больше, чем многим удается набрать за всю жизнь. Последнее время я стараюсь быть осторожнее.

Они меня держали, пока я не уснула, устав плакать и согревшись снаружи, но в глубине моего тела осталось холодное, ледяное местечко, которое они согреть не могли. Это было то место, где жила любовь к Ричарду почти с того первого дня, как я его увидела. Но в одном он был прав: мы не могли так продолжать. Я не стала бы. Это было кончено — должно было быть кончено. Он ненавидел свою суть, а теперь и я ненавидела свою. Он сказал, что хочет кого-то, кому не надо бояться сделать больно, и он действительно этого хотел, но еще хотел кого-то человеческого, обыкновенного. И то, и другое сразу иметь нельзя, но это не могло помешать ему хотеть и того, и другого. Я не могу быть обыкновенной и не знаю, была ли я хоть когда-нибудь человеком. Я не могла быть той, которой хотел Ричард, чтобы я была, а он не мог перестать этого хотеть. Ричард был загадкой без ответа, а я устала играть в игру, где нельзя выиграть.

Я спала как под снотворным — тяжело, с дурными отрывистыми снами или в полном забвении. Не знаю, когда бы я проснулась, но кто-то лизнул меня в щеку. Если бы меня трясли или звали по имени, я могла бы не обратить внимания, но когда тебя кто-то лижет в щеку долгими движениями, не замечать невозможно.

Я открыла глаза и увидела лицо Черри так близко, что оно расплывалось. Она отодвинулась так, чтобы мне не надо было смотреть, скосив глаза до упора, и сказала:

— У тебя был ночной кошмар, я решила, что надо тебя разбудить.