Лорел Гамильтон - Нарцисс в цепях

У меня только хватило самообладания сказать:

— Не здесь. У нас публика в гостиной.

Он запустил руку под зеленый атлас лифчика, на спину, притянул меня к себе.

— В этом доме нет места, где они бы нас не услышали и не унюхали.

Я отодвинулась — он не успел меня поцеловать.

— Ну, Ричард, это страшно подняло мне настроение!

Он приподнялся на локте:

— Можем перейти в спальню, если хочешь, но никого мы этим не обманем.

Мне это не понравилось, что явно отразилось у меня на лице, потому что Ричард вытащил руку из-под лифчика и спросил:

— Хочешь прекратить?

Мы еще на самом деле не начали, но я его поняла. Я поглядела в карюю глубину его глаз, провела взглядом по линии скулы, по волосам, упавшим вокруг плеч, сверкающим в свете утра, играющим золотом и медью, по выпуклости мускулистой груди, по соскам, уже темным и твердым, по плоской линии живота с темной тоненькой полоской от пупка до... там кожа была темнее, сочнее, просто нюхом можно было учуять кровь, наполняющую его твердостью. Он был зрелым, как нечто наполненное, готовое взорваться и ожить. Я хотела его коснуться, сжать — о, нежно-нежно!

Лежа на полу, держа руки при себе, я сказала сквозь бьющийся в горле пульс:

— Нет, не хочу.

Его глаза наполнились той жаркой тьмой, какая бывает у мужчин, когда они знают, что сейчас будет. Голос его зазвучал на такой низкой ноте, какая бывает у них, когда возбуждение становится почти невыносимым:

— Здесь или в спальне?

Я сумела оторвать от него взгляд и посмотреть сквозь дверь в гостиную. Нет, мне нужно больше уединения. Пусть они нас слышат, пусть чуют, но хотя бы не видят. Может быть, это лишь иллюзия, но если ничего другого нет, иногда и иллюзия сойдет.

— В спальне.

— Правильный выбор, — сказал он, встал на колени и взял меня за руку, так что, когда он поднялся на ноги, то почти поднял меня. Движение было необычным, и я упала на него. Разницы в росте хватило, чтобы моя рука оказалась у него на бедре, очень близко к еще кое-чему. Меня даже смутило, как мне хочется его потрогать, подержать. Я стала отодвигаться, потому что уже готова была утратить весь декорум и ухватить его прямо тут, в кухне. И вряд ли, если бы я это сделала, мы добрались бы до спальни. А я хотела, чтобы между нами и всеми прочими была дверь.

Он обнял меня за талию и поднял в воздух, наши лица оказались вровень. Я только не знала, куда девать ноги. Будь я уверена, что он не воспользуется кухонным столом, я бы обняла его ими, но я ни себе, ни ему настолько не доверяла. Он взял меня руками под ягодицы, моя голова оказалась чуть над его головой, и я обмякла в его руках, почти как в свинге. Я ощущала его, прижатого к себе, твердого и уверенного, но какой-то все же был в этом декорум, которого не было бы, оседлай я его прямо сейчас. Ричард направился к двери, неся меня, и глаза его так пристально на меня смотрели, что он чуть не споткнулся о кресло. Я засмеялась, но он снова посмотрел на меня, и в темных этих глазах был голод. Я лишилась дара речи и могла только смотреть в его глаза, пока он нес меня в спальню.

В спальне было пусто. Ричард ногой захлопнул за нами дверь. Я не помню, был кто в гостиной или нет. Ничего не помню, только глаза Ричарда. Может, вообще никого нигде не было.

Мы стали целоваться сразу за дверью, мои ладони наполнились густой мягкостью его волос, твердой теплотой шеи. Я водила по его лицу руками, ртом, пробовала, дразнилась, ласкала — только его лицо.

Он чуть отодвинулся и сказал:

— Если я сейчас не сяду, то упаду. Колени не держат.

Я засмеялась горловым смехом:

— Тогда положи меня.

Он подошел, пошатываясь, к кровати, положил меня, встал на колени. Смеясь, он вполз ко мне и лежал рядом, колени свисали за край кровати, хотя он был достаточно высок, чтобы, лежа вот так, достать ногами пол — может быть, «свисали» — неточное слово. Мы лежали, тихо смеясь, не касаясь друг друга.

И повернули головы друг к другу одновременно. Глаза Ричарда искрились смехом, все лицо просто сияло. Протянув руку, я провела пальцами по смеховым складкам. Тут же веселье ушло из его глаз, сменившись чем-то более темным, серьезным, но не менее драгоценным. Он перевернулся набок, и при этом движении моя рука прошла по его лицу. Он потерся об нее, закрыв глаза, приоткрыв губы.

Я перевернулась на живот и подвинулась к нему, не снимая руки с его лица. Он открыл глаза и стал смотреть, как я подползаю. Я встала на руки и на колени и, глядя ему в глаза, потянулась ко рту. Желание было в этих глазах, но и еще что-то, неуловимое. Интересно, и в моих глазах тоже можно было прочесть наполовину голод, наполовину страх, желание, боязнь желать, голод и боязнь голода?