Лорел Гамильтон - Лазоревый грех

Но он встряхнулся, почти как птица, оправляющая перья.

— Я чуть было не собрался напомнить, что я сам по себе довольно страшная личность, но решил этого не делать. Было бы глупостью продолжать такую игру — как тыкать палкой в гремучую змею.

Я все еще глядела теми же пустыми глазами, все также оставаясь в колодце тишины. И голос мой прозвучал медленно и осторожно, совпадая с ощущениями тела:

— Я надеюсь, вы не солгали мне сегодня, мистер Харлан.

Он снова едва заметно улыбнулся:

— Я тоже надеюсь, миз Блейк. Я тоже.

С этими странными словами он осторожно открыл дверь, не сводя с меня глаз. Потом повернулся и быстро вышел, закрыв дверь плотно, а я осталась стоять.

Не страх вызвал у меня слабость, а спад адреналина. Я зарабатываю на жизнь поднятием трупов и являюсь официальным истребителем вампиров. Уже одно это разве не достаточно оригинально? Или мне еще положено привлекать к себе страшных клиентов?

Я знаю, надо было сказать Харлану, что дело не выгорит, но я ему сказала правду. Я действительно могу поднять этого зомби, а больше никто в стране не может — без человеческой жертвы. А я не сомневалась, что, откажи я ему, Харлан найдет другого исполнителя. Такого, у которого нет ни моих способностей, ни моих принципов. Иногда приходится иметь дело с дьяволом не потому, что хочешь, а потому что иначе он найдет себе другого.

Кладбище Линдел было современным заведением, где надгробные камни невысоко поднимаются над землей, а цветы высаживать не разрешается. Поэтому здесь легче косить газоны, но местность получается гнетуще пустой. Одна только плоская земля и продолговатые контуры в темноте. Пусто и безлико, как на обратной стороне луны, и примерно столь же жизнерадостно. Нет, по мне так лучше кладбище с гробницами и склепами, с каменными ангелами, рыдающими над портретами детей, Матерь Скорбящая, молящаяся за нас всех, подняв глаза к небу. Кладбище должно как-то напоминать прохожим, что на свете есть небо, а не только дыра в земле, заваленная камнем.

Я приехала поднимать из мертвых Гордона Беннингтона, потому что страховая компания «Фиделис» надеялась, что смерть его была самоубийством, а не несчастным случаем. На карту была поставлена многомиллионная страховая премия. Полиция определила смерть в результате несчастного случая, но «Фиделис» не хотела соглашаться. Компания предпочла выложить мой довольно существенный гонорар в надежде сохранить миллионы. Моя работа стоит дорого, но не настолько. Учитывая, сколько в противном случае предстояло потерять, это могло окупиться.

На кладбище собрались три группы машин. Две из них стояли не менее чем в пятидесяти футах друг от друга, поскольку и миссис Беннингтон, и Артур Конрой — главный юрист компании «Фиделис» — имели каждый на руках судебное постановление о запрете на контакты друг с другом. Третья группа состояла из двух машин, припаркованных между двумя первыми. Полицейские машины, одна с мигалкой и опознавательными знаками, другая — без. Не спрашивайте меня, откуда я знаю, что вторая — тоже полицейская. Ну вот такой у нее вид.

Я припарковалась чуть позади первой группы машин и вылезла из своего новенького с иголочки джипа «Гранд-Чероки», купленного в основном на деньги, полученные за мой покойный джип «Кантри-Сквайр». Страховая компания не хотела оплачивать мою претензию — не верили, что машину сожрали гиены-оборотни. Посылали своих людей делать фотографии, обмерять и смотреть пятна крови. В конце концов они заплатили, но полис мне уронили существенно. Я теперь выплачиваю месяц за месяцем другой компании, которая даст мне полный полис — если только я смогу не угробить еще одну машину в течение двух лет. Шансы на это хилые. И мои симпатии — на стороне семьи Гордона Беннингтона. Да и кто мог бы симпатизировать страховой компании, которая жмется заплатить вдове с тремя детьми?

Ближайшие ко мне автомобили, как выяснилось, принадлежат «Фиделис». Ко мне подошел Артур Конрой, вытягивая руку для приветствия. Он был самого высокого роста из тех, когда человека еще можно назвать коротышкой. Редеющие светлые волосы мобилизованы расческой на прикрытие лысины, будто они и в самом деле могли ее скрыть, большие серые глаза — в обрамлении серебряной оправы очков. Будь у него брови и ресницы чуть потемнее, глаза были бы лучшей его чертой. Но они были так велики и не украшены, что он даже чуть напоминал лягушку. Впрочем, быть может, я пристрастна из-за своей нелюбви к страховым компаниям. Быть может.