Лорел Гамильтон - Лазоревый грех

Белль повернулась к нам, и снова будто чужое лицо проплыло внизу, но на этот раз оно было как призрак, наложенный на лицо Мюзетт. Призрачные черные волосы проступили сквозь белокурые, лицо с резче выраженными скулами, с большей силой, выглянуло на миг и тут же растворилось в мягкой красоте Мюзетт.

— Мюзетт первой нарушила мир. Я согласна.

Отчего у меня сердцебиение не стало ни на удар реже, когда она это сказала?

Следующие слова были произнесены мурлыкающим контральто, голосом, который как мех гладил кожу и скользил вдоль сознания.

— Вы действовали в рамках закона, и точно так же буду действовать я. Когда Мюзетт и ее свита вернутся ко мне, с ними поедет Ашер.

— Временно, — сказал Жан-Клод, но в его голосе слышалось сомнение.

— Non, Жан-Клод, он станет моим, как раньше.

Жан-Клод сделал медленный и глубокий вдох и так же медленно выдохнул.

— Согласно твоим собственным законам, ты не можешь никого отобрать на постоянной основе у того, кому этот кто-то принадлежит.

— Если бы он кому-нибудь принадлежал, закон был бы применим. Но он ничей не pomme de sang, не слуга и не любовник.

— Это не так, — возразил Жан-Клод. — Он наш любовник.

— Мюзетт связалась со мной и сообщила о вашей лжи, о вашей слабой попытке воспрепятствовать ей заполучить в свою постель Ашера.

Белль тоже умела чуять ложь, если эта ложь относилась к чему-то, ей понятному. Ни один вампир не может отличить правду от лжи, если речь идет о чем-либо, ему непонятном. Если, например, вампир не знает верности, то он не сможет судить о ней у других — в этом смысле. Я хотела сейчас дать ей нечто, что она понимает.

— Я не думаю, что это была слабая попытка.

Жан-Клод глянул на меня, и я мотнула головой ему в ответ. Он грациозно отступил в сторону, потому что знал, что у меня есть план, но голос его у меня в голове шепнул:

— Будь осторожна, ma petite.

Я и собиралась быть осторожной.

Белль повернула ко мне свое заемное тело:

— Значит, ты признаешь, что это была попытка обмануть Мюзетт?

— Нет, я говорю, что это не было слабо. Я дико смущалась, возбуждалась, наслаждалась и ужасалась. Оказаться в постели с Ашером — это было совсем не так, как я думала.

— Пока что ты не солгала, — сказала она, и голос ее был так сочен, будто в него можно погрузиться, лечь на землю и кататься по нему, как по мягкому, теплому, удушающему ковру. Ее голос чаровал, как могли чаровать голоса Ашера и Жан-Клода, но еще и пугал.

— Мы взяли Ашера в свою постель, и по европейским меркам мы любовники.

— По европейским меркам... — Вид у нее был несколько недоуменный, и ее собственное лицо проявилось под лицом Мюзетт. На этот раз оно было как маска, ощущение чего-то большего, более опасного. Я по воспоминаниям Жан-Клода знала, что Белль по размеру ненамного больше Мюзетт, но размер — это не главная характеристика Белль. — Я не понимаю, что значит «по европейским меркам».

Жан-Клод ответил:

— У американцев есть весьма своеобразная концепция, что лишь сношение между мужчиной и женщиной действительно является сексом. Все остальное не считается.

— Я ощущаю, что это правда, но мне трудно себе представить такую точку зрения.

— Мне тоже, и все же это правда. — И снова это галльское пожатие плеч.

Я еще добавила:

— То, что учуяла Мюзетт, не было ложью — это были мои переживания насчет того, что у нас с Ашером не произошло того, что нужно. Но можешь мне поверить, мы лежали в постели голые и мокрые.

Она обернулась ко мне этим незнакомым полулицом. Оно бы наводило больше страха, если бы не было окружено белокурыми кудряшками Мюзетт. Вид Ширли Темпл Белль никак не шел.

— Я тебе верю, но, по твоему собственному признанию, вы не любовники, то есть не любовники по твоим меркам. Таким образом, Ашер мой.

— Тебе же безразлична правда, я и забыла.

Медово-золотые глаза прищурились на меня:

— Ты ничего не забыла, малышка. Ты меня не знаешь.

— У меня есть воспоминания Жан-Клода, хоть и отрывочные. Их хватает. Мне бы следовало по ним понять, что правда в разговоре с тобой бесполезна.

Она пошла ко мне и на ходу будто накладывалась на тело Мюзетт. Теперь это было не только лицо, но и платье темно-золотого цвета, более длинные руки и бледные кисти с медного цвета ногтями. Она шла, как обернувший тело Мюзетт призрак, сквозь который проглядывала оставшаяся внутри женщина. Иллюзия не была полной — Белль Морт здесь не было, — но почти полной, и это нервировало.

Жан-Клод встал так, чтобы прикоснуться ко мне сзади, когда Белль Морт подошла и встала передо мной. Я отклонилась к нему, потому что она мне поставила первую метку, и это даже без физического контакта. Мне пришлось подавить желание обернуться руками Жан-Клода, как щитом.