Лорел Гамильтон - Лазоревый грех

— Клодия поведет одну из машин, которые мы включили в наш маленький план, — сказал Бобби Ли.

— Я думала, в плане предусмотрено, что обе машины поведет кто-то безобидного и обычного вида.

Клодия глянула на меня без всякого дружелюбия.

— Не обижайся, но твой вид никак ординарным не назовешь.

— Она закроет мышцы рубашкой, распустит хвост и будет похожа на девушку, — сказал Бобби Ли.

Я посмотрела на него, на нее. Она выше, и черт возьми, если она не так же широка в плечах, только еще более внушительна.

— А знаешь, Бобби, придись мне выбирать, с кем бороться на руках — с тобой или Клодией, — я бы предпочла тебя.

Он заморгал, абсолютно не понимая. А Клодия поняла.

— Анита, зря слова тратишь. Сколько бы я ни тренировалась, я даже для лучших из них — все равно девчонка.

Бобби Ли посмотрел на нас по очереди:

— О чем это вы?

Я постаралась выражаться как можно яснее, не применяя длинных слов.

— Клодия крепче и выше почти всех крысолюдов, что сегодня у тебя есть. Почему ты ее сажаешь в первую машину и думаешь, что это будет выглядеть нормально и безобидно? У нее какой угодно вид, только не безобидный.

Он заморгал, морща лоб:

— Под рубашкой мышц не видно.

— Шесть офигенных футов плюс шесть охрененных дюймов роста, и плечи не уже твоих. Этого под рубашкой не спрячешь.

— Мне это известно, Анита.

— Тогда зачем сажать ее впереди, где водитель должен выглядеть безобидно?

Бобби Ли попытался объять мои слова разумом, но он, в конце концов, всю свою жизнь провел как боевик — пусть сообразительный, но боевик.

— Она у нас единственная девушка, кроме тебя, а тебя они узнают.

— Ты хочешь мне сказать, что нашего противника меньше насторожит Клодия, чем мужчина пониже ее и менее мощно сложенный?

Это было уже достаточно ясно, чтобы до Бобби Ли дошло. Он открыл рот, закрыл, снова открыл и негромко засмеялся.

— Я понял, к чему ты, но если правду сказать — да, они меньше будут бояться. Мужчины не видят в женщинах угрозы, какая бы большая женщина ни была, а вот мужчина всегда под подозрением, как бы он ни был мал.

Я покачала головой.

— Это почему? Потому что у нас есть груди, а у вас нет?

— Анита, брось, не трать времени, — сказала Клодия. — Мужчины — они мужчины и есть, и ничего с этим сделать не могут.

Поскольку я мужчиной не была, я приняла на веру слова Бобби Ли насчет того, что плохие парни меньше испугаются, если в нашем подстроенном столкновении будет участвовать женщина. Сама должна признать, что я бы меньше испугалась физически другой женщины, хотя это как-то неправильно.

Клодия надела светлую мужскую рубашку и застегнула ее, даже рукава. Спереди она оставила пару пуговиц незастегнутыми, чтобы создать вырез, потом сняла завязку с волос. Она встряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам и вокруг лица скользящим темно-каштановым потоком. Жесткие линии лица смягчились, а я вдруг поняла, какой бы она была, если бы хоть немного сил потратила на то, чтобы выглядеть женщиной. На ум пришло слово «выдающаяся».

Бобби Ли глядел на водопад волос, раскрыв от удивления рот. Я бы могла застрелить его дважды, пока он заметит. Блин, я о нем была лучшего мнения.

Клодия заметила мой взгляд и приподняла бровь. Это сказало мне все. Это был тот момент, когда две девушки понимают друг друга до конца и без слов, и я думаю, что у нее, как и у меня, таких моментов немного было в жизни. Мы слишком много времени обе проводили с мужчинами. Но сколько ни спасай им жизнь, а они тебе, сколько бы ты ни выжимала обеими руками, как бы ты ни была высока, или сильна, или умела — ты остаешься девчонкой. И этот факт важнее всего остального для почти любого мужчины. Это не хорошо и не плохо, это просто так есть. Женщина может не видеть в мужчине мужчину, если они достаточно Дружны, но мужчины редко перестают видеть в женщине женщину. Обычно это злит меня до безумия, но сегодня мы используем это против плохих парней, потому что они увидят только длинные волосы, эти груди, и они не обратят на нее внимания — подумаешь, девчонка.

Они ездили за мной всего один день, насколько я знала, отчего же я так была настроена узнать зачем? Первое: лучше знать, чем не знать людей, которые за тобой следят. Второе: настроение у меня было действительно мерзкое.

Я понятия не имела, что делать с Ашером. Я не хотела его терять, а теперь я не знала, можно ли доверять этому чувству. Я даже была уверена, что это вампирский фокус. Может, я его никогда и не любила. Может, это всегда была ложь. Логическая часть моей личности знача, что на этом месте я сама себя обманываю, но перепуганная часть обрадовалась этой теории. Но больше всего меня тревожило другое: я не знала, какой поступок будет смелым. Будет ли смело и правильно порвать с Ашером за его коварство? Или он прав и просто сделал то, что я попросила его сделать? А я была не права? А если я в этом была не права, в чем еще была я не права, несправедлива? Я теряла ощущение правильного и неправильного во многом. А лишившись праведного гнева, я сама становилась неустойчивой, нереальной. Я не чувствовала себя собой.