Игорь Середенко - Исповедь

Прочитав эти строки, священник тяжелой рукой вытер пот со лба и сделал глубокий вдох словно ему не хватало воздуха.

— Вот видите, — обратился я к заложникам, — теперь, если вы молились искренне, вы очистили свои грешные души, и я вместе с вами.

Тут ко мне подошел один из заложников, какой-то молодой парень в очках и низким голосом проговорил:

— Если вы нас в чем-то обвиняете, то… мы можем решить вашу материальную проблему…

— Заткнись, — остановил я его, — не искушай меня.

Я поднял пистолет, и парень немедленно отошел к стене и сел на пол. Я подошел к кафедре у которой находился священник. Он выглядел не лучшим образом и постоянно поглаживал горло, словно хотел пить.

— Преподобный я лишь хочу помолиться с вами, дабы бог услышал и мои молитвы. Ведь я уже прощен господом?! — я обернулся к заложникам, — Я прощен?! — в ответ они все хором утвердительно ответили.

— Стало быть, дело за малым, — произнес я и положил пистолет на стол. — Теперь это нам не нужно. Я только помолюсь, братья мои, и тогда отпущу вас всех.

Я снял в доказательство своих слов с себя куртку вместе с бомбой и аккуратно положил это на стол, сам же прошел к кафедре, мной сооруженной, и сел на колени напротив священника.

Когда я рассказывал ему о себе, о детстве, юности, тяжелой и капризной доле своей, то священник внимательно слушал каждое мое слово. Я говорил тихо, так что бы мою исповедь слышно было лишь священнику и господу. Однако, не смотря на мою скромную исповедь лицо священника начало постепенно, от слова к слову, меняться. Эти изменения не могли заметить и заключенные, с ужасом смотрящие испуганными лицами на него. Поначалу его глаза расширились, словно он чего-то боится, мышцы лица судорожно задергались, глаза забегали по сторонам, а затем его лицо приняло маску ужаса. Я еще не видел такой страшной искаженной гримасы. Он глядел на меня, слушал и при этом лихорадочно тряслось его тело. Наконец подошел к концу своей исповеди и встал на ноги, отойдя от кафедры. Священник к концу исповеди выглядел так, словно увидел все человеческие муки и страдания не вмещающиеся в мозг человека. Нам всем казалось, что священник побывал в преисподней ада и видел там пытки уготовленные смертным грешным душам самим сатаной.

Все вскочили со своих мест, их невозможно было удержать, даже оружие здесь было бы бессильно, но все же они остановились и молча лицезрели предсмертные конвульсии священника, стоящего на ногах и пытающегося удержаться за край стола. Священник покачнулся, и крепко сжав пальцы за край стола начал падать назад, увлекая стол и всю сооруженную кафедру за собой. Наконец его безжизненное тело тяжело рухнуло на пол, а сверху обрушился стол. Все молчали, погрузившись в абсолютную тишину. Мой голос первый нарушил могильную мелодию.

— Вы все свободны, — произнес я, словно было объявлено о завершении представления.

Все заложники: банкиры, чиновники, богатые бизнесмены все ринулись к выходу, унося с собой безумные лица; спотыкаясь и падая, толкая друг друга, словно стадо бизонов попавших в западню они мчались в гонке смерти убегая прочь. Мне удалось остановить двоих заложников и передать им пистолет и бомбу, насильно привязав ее к последнему выходящему заложнику в очках, успокоив его тем, что она разряжена.

Спустя некоторое время в банк ворвалась полиция. Я к тому времени разжег небольшой костер, что бы очистить место от присутствия дьявола. Вот так меня они и застали: сидя на коленях у священного огня, напротив холодного трупа священника, я молился.

В дальнейшем, мой адвокат поведал мне о том, что сердце бедного священника не выдержало и разорвалось. Врачи говорят, что он страдал ишемической болезнью миокарда. Для меня главным было то, что он успел перед своей смертью выполнить свой долг священнослужителя и принял последние молитвы и исповеди грешных душ. На суде выяснилось, что мой пистолет вообще не был заряжен, в нем не было патронов, а моя самодельная бомба была не более чем соединением лампочек, коробочек и проводков с батарейками не уступающее елочным украшениям или детским игрушкам».

— Зачем же это все тебе нужно было? — томно, без звуков эха произнес неизвестный из своего темного угла.

— Как зачем? — удивился заключенный, — я не хотел совершить грех. Я не мог убить всех этих людей, хоть они и были виновны в моей нищете и моих бедах. Я лишь хотел их заставить посмотреть смерти в глаза. Поменяться с ними ролями, поставить их на мое место. Они все виновны в моих страданиях. Такие как они виновны в смерти моего бедного отца. Это они своей алчностью и просчетами выбросили меня на улицу, лишив последней возможности быть на корабле благополучия. Они оставили меня за бортом умирать в пучине нищеты, голода и безысходности. По их вине я потерял работу, оказавшись без средств к существованию, вынужденный просить милостыню у этих жирных свиней, набивающих до отказа свое брюхо. Это они меня толкали к участи моего отца. Но, несмотря на все это, убивать их и брать на себя самый тяжелый грех, я не хотел. Я не хотел брать их жизни, оставляя эту работу на более могущественного владыку, их собственную судьбу. Бог все видит, и каждому воздастся по их заслугам.