Роберт Блох - Пришелец со звезд

Тем вечером я поведал другу историю фолианта и развернул книгу в его присутствии. Тогда ему не терпелось приступить к переводу немедленно, не откладывая. А сейчас он словно бы засомневался.

Неразумно это, убеждал он меня. Знание сие — пагубное: как знать, что за демонически-страшные заклинания содержат в себе эти листы, что за несчастья постигнут невежд, дерзнувших покуситься на их содержание? Знать слишком много — не к добру; сколько людей погибло, пытаясь воспользоваться тлетворной мудростью, запечатленной на страницах книги! И друг принялся умолять меня отказаться от опасного предприятия, пока том еще не открыт, и поискать вдохновения в материях более здравых.

Каким я был глупцом! Я поспешно опроверг его возражения с помощью надуманных, пустых доводов. Какой такой страх? Давай хотя бы заглянем в содержание нашего трофея. И я принялся переворачивать листы.

Результат меня разочаровал. С виду то была самая что ни на есть обыкновенная книга — пожелтевшие, осыпающиеся страницы, снизу доверху испещренные тяжеловесными черными буквами латинских текстов. Ни тебе иллюстраций, ни пугающих схем.

Мой друг уже не мог противиться искушению столь редкостной утехой библиофила. В следующее мгновение он уже жадно заглядывал ко мне через плечо, бормоча про себя обрывки латинских фраз. Наконец энтузиазм подчинил его себе. Вцепившись в драгоценный том обеими руками, он уселся под окном и принялся выборочно читать отрывок за отрывком, иногда переводя их и на английский.

В глазах его горел исступленный свет, мертвенно-бледный профиль дышал сосредоточенностью — с каким самозабвением вчитывался он в истлевающие руны! Фразы то грохотали в грозной литании, то затихали до еле слышного шепота, а голос его звучал не громче гадючьего шипения. Теперь я улавливал лишь отдельные предложения: уйдя в себя, друг мой словно бы напрочь обо мне позабыл. Он читал заклинания и заговоры. Помню, в них упоминались такие боги прорицания, как Отец Йиг, темный Хан и змееглавый Биатис. Я содрогнулся, ибо знал эти древние имена, но, верно, задрожал бы всем телом, если бы только знал, что ждет меня впереди.

Все случилось очень быстро. Внезапно друг мой в смятении обернулся ко мне, его взволнованный голос срывался едва ли не на визг. Он спросил, помню ли я легенды о Принновом колдовстве и россказни о незримых служителях, которых Принн якобы призывал со звезд. Я отвечал утвердительно, даже не догадываясь о причине его внезапного неистовства.

И тут он объяснил, в чем дело. Здесь, в главе о фамильярах, обнаружилось моление или заговор, возможно, тот самый, которым пользовался сам Принн, вызывая своих бесплотных приспешников из звездных пределов! Нет, ты только послушай!

Я сидел и тупо кивал — точно чурбан неосмысленный! Отчего я не закричал, не попытался бежать, не выхватил чудовищную книгу у него из рук? Нет, я просто сидел — сидел и смотрел, пока мой друг надтреснутым от нечеловеческого волнения голосом зачитывал на латыни длинное и звучное зловещее заклинание:

— «Tibi, Magnum Innominandum, signa stellarum nigrarus et bufoniformis Sadoquae sigillum…»

Хриплый ритуал все звучал — возносясь ввысь на крыльях темного как ночь, отвратительного ужаса. Слова словно бы извивались и корчились, точно языки пламени, и насквозь прожигали мой мозг. Громоподобные звуки эхом отзывались в бесконечности, за пределами самой далекой звезды. Они словно бы утекали в первозданные врата вне величины и измерений, искали того, кто их услышит, дабы призвать его на землю. Или все это только иллюзия? Я предпочел не задумываться.

Ибо опрометчивый призыв не остался без ответа. Едва голос моего друга умолк, как начался сущий кошмар. В комнате разом похолодало. В открытое окно с воем ворвался порыв ветра — ветра нездешней земли. Он принес издалека зловещее блеяние, и при этом звуке бледное лицо моего друга превратилось в меловую маску пробудившегося страха. Затем послышался хруст — будто кто-то подгрызал стены, и на моих глазах подоконник выгнулся дугой. Из небытия за пределами провала донесся взрыв плотоядного смеха — истерический гогот, порождение полной невменяемости. Хохот нарастал, превращаясь в оскаленную квинтэссенцию ужаса, вот только не было уст, из которых бы он исходил.

Дальнейшее произошло с головокружительной быстротой. Мой друг, стоявший у окна, вдруг пронзительно закричал — закричал и принялся панически хватать руками воздух. В свете лампы я видел: черты его исказились, лицо превратилось в гримасу безумной агонии. Мгновение спустя тело его само по себе приподнялось над полом и выгнулось наружу под немыслимым углом. Секундой позже послышался тошнотворный хруст ломающихся костей. Теперь его фигура повисала в воздухе, глаза остекленели, пальцы судорожно цеплялись словно бы за что-то невидимое. И снова послышалось маньячное хихиканье, но на сей раз — уже внутри комнаты !